никогда не узнал, что в моём городе живёт такая потрясающая женщина. Жан пожал его руку и грустно сказал:

– Береги её.

– Не переживай. Буду беречь как зеницу ока.

– Я в этом не сомневаюсь.

– Ладно, я отойду чуть дальше. Вам, наверное, наедине поговорить надо. Проститься. Времени совсем мало.

– Наверное, надо, – процедила я сквозь зубы и посмотрела на Марата таким уничтожающим взглядом, что он тут же ретировался.

Когда мы остались одни, Жан взял меня за руки и заглянул мне в глаза.

– Вот и всё, – глухо сказал он, и я увидела в его глазах слёзы.

– Вот и всё, – повторила я за ним и постаралась перевести разговор на другую тему: – Я не буду спрашивать о том, понравилась ли тебе Казань.

– Мне очень понравилась Казань.

– Не ври. Всё так нехорошо получилось. А ведь могло же быть всё совсем по-другому.

– Мне не может не нравиться Казань, ведь в ней живёшь ты.

– Ты практически ничего не видел, кроме комнаты с решёткой на окнах и подвала деда Матвея.

– У вас очень отважные пенсионеры, – не мог не заметить Жан. – Дед Матвей тому доказательство.

– У нас вообще народ отважный.

– Я в этом убедился.

– Я столько тебе не показала. Мне хотелось погулять с тобой в Лядском саду, показать Первомайскую площадь, университет, где учился Ленин.

– Я о нем слышал. Говорят, что его отчислили то ли за неуспеваемость, то ли за прогулы.

Я улыбнулась и продолжала говорить обо всём, только не о наших с Жаном отношениях.

– А ещё у нас такие красивые мосты, пусть не как в Питере, но тоже красивые… А под ними раньше плавали лебеди. Я любила стоять на мосту и крошить им хлеб.

– Что же случилось с этими лебедями?

– Их бомжи съели, – честно призналась я.

– Какие ещё бомжи?

– Наши местные, казанские. Они же вечно голодные. Им есть нечего было. Вот они всех лебедей и съели.

– Да уж. – Жан вздрогнул, потому что к перрону подъезжал поезд. – Тома, вот и поезд.

Я посмотрела на поезд и почувствовала, как задрожало всё внутри.

– Жан, ты меня любишь?

– Люблю.

– И я тебя тоже люблю.

– Жан, но почему же всё так? А? Почему?

– Не знаю, – ответил мне Жан и отвернулся в сторону, чтобы я не видела его слёз.

– Жан, но так же нельзя! Мы же любим друг друга! Почему мы должны жить с другими людьми?!

– Марат хороший мужик. Ты его полюбишь. Вот увидишь. Ты его полюбишь.

– А ты? Как будешь жить ты?

– Я буду о тебе помнить. Я знаю, что ты есть.

– Ты уверен, что ничего нельзя изменить?

– Тома, я не умею ничего менять. Пойми, я не умею. Вот если бы я встретил тебя раньше… И почему я не встретил тебя раньше?

– А что было бы, если бы ты встретил меня раньше? – спрашивала я и обливалась слезами.

– Если бы я встретил тебя раньше, я бы отдал тебе всю свою жизнь.

В этот момент поезд остановился, и из вагона вышла приветливая проводница.

– Стоянка поезда ограничена. Кто на посадочку, проходите, – звонко скомандовала она и посмотрела на нас с Жаном.

– Жан, иди, – словно во сне произнесла я и в какой-то пелене наблюдала за тем, как он заходит в свой вагон. А затем я увидела его в окне. Он смотрел на меня и вытирал слёзы. Когда поезд поехал, я побежала за ним.

– Жан! Жан, это всё? – громко кричала я уходящему поезду и рыдала.

Жан пытался открыть окно, чтобы видеть меня, но оно не поддавалось и никак не хотело открываться.

– Жан! Жан, неужели это всё?! В этот момент мне захотелось крикнуть ему о том, что это не всё, что я согласна на роль пожизненной любовницы, что я вообще согласна на любую роль, которую он мне отведёт в своей жизни, пусть эта роль будет совсем маленькая и незначительная, главное, чтобы он её отвёл. Я согласна на роль второго плана! И не только второго, но и третьего, пятого и десятого! Я стала ему это кричать, но он уже не мог меня слышать, потому что поезд стал набирать скорость, и мимо меня промчался последний вагон. Мне было страшно от того, что этот проклятый поезд уносит от меня мою любовь, мои слёзы и мои надежды.

– Стой!!! – прокричала я вслед поезду и, как одержимая, что было сил побежала за ним по перрону. Я не заметила, как перрон кончился. Закончился перрон, а от поезда не осталось даже следа. Я не сразу ощутила, что у меня под ногами уже ничего нет и что я лечу с высокого перрона на мелкую гальку. Я почувствовала лишь сильную боль и кровь, которая фонтаном хлынула из моего носа.

А затем голоса. Рядом со мной собирались люди, и с каждой секундой их становилось всё больше и больше.

– Смотрите, девушка насмерть разбилась, – донёсся до меня чей-то незнакомый перепуганный голос.

– Да вроде живая, просто у неё всё лицо в крови. Она, по-моему, голову разбила, – вторил ему другой.

– Конечно, на такой скорости и с высокого перрона…

– А зачем она бежала-то? От поезда, что ли, отстала?

– Да нет. Я её видела. Она стояла, с каким-то мужчиной разговаривала, плакала сильно. Он её успокаивал. А затем этот мужчина в поезд сел и уехал.

– Так это что ж получается? Она за мужиком так побежала?! Сломя голову!

– Вот ведь как бабы за мужиками бегают, и не остановишь! Вот ведь она любовь какая бывает.

– Хорошо, что под поезд не бросилась! А ведь могла!!!

– Люди, хватит рассуждать. Кто-нибудь «скорую помощь» вызвал?

– Уже вызвали!

А затем до меня донёсся уже знакомый голос, и где-то в подсознании я понимала, что это Марат. Я хотела было назвать его имя, но не смогла. Мне мешала кровь. Слишком много крови. Почти полный рот.

– Тома, что же ты наделала?! Разве так можно, Тома?!

Мне хотелось сказать, что так нельзя, но я не могла. Я понимала, что меня везут в машине «скорой помощи» и что где-то рядом Марат. Я по-прежнему слышала его голос. Он был совсем рядом и казался мне таким близким и таким родным. Позже я смогла открыть глаза и увидела сидящего рядом с собой Марата.

– Марат, ты?

Он был бледный и жутко уставший.

– Очухалась?

– А что со мной было?

– Ничего. Ты просто упала с перрона и со всей силы ударилась головой о железные рельсы. Разбила всё лицо, получила тяжелейшее сотрясение мозга и несколько переломов. Вот такой вот нестандартный набор. У тебя голова кружится?

– Плывёт всё перед глазами.