— Знаете, какой-то остряк сказал, что хорошо смеется тот, кто смеется без последствий, — усомнился Березин.

— Бать, что-то случилось у вас на лодке? — тихо, чтобы никто посторонний не услышал его вопроса, спросил Павел. Военную тайну он хранить умел. А какой мальчишка, выросший в гарнизонах, не знает их?

Отец и Березин переглянулись.

— С чего это ты решил?

— Да по вашему виду. Вздыхаете тяжело, приглашение к командующему не радует. Дядю Юру Шукарева ругнули.

— Ишь ты, Шерлок Холмс. Дедукция плюс интуиция? Нет, сынище, все в порядке. Просто Геннадий Васильевич новый тактический прием использования лодок предложил. А командующий им заинтересовался. Кстати, в последние дни я то в море, то занят и все забываю у тебя спросить: как с училищем? Вызов прислали?

— Да нет пока. Я и сам волнуюсь — как бы не опоздать.

— Не опоздаешь, — заверил сына Николай Филиппович, — я сегодня же туда позвоню, выясню, в чем дело.

— Вы в какое училище поступать собираетесь? — спросил Павла Березин.

— В имени Фрунзе. Его папа заканчивал.

— И я тоже.

— При вас, Геннадий Васильевич, в училище не был распространен шутейный устав военно-морских жен? — спросил Логинов.

— Как же, был. Вот только содержание его не помню по своему холостяцкому положению.

— Там есть такой пункт: «Жена морского офицера воспитывает ребенка, прививая ему любовь к отцу и Родине, отвращение к морю и лютую ненависть к врагу». Наша мать не полностью справилась с этой обязанностью. Отвращения к морю Павлу не привила.

— Она старалась, пап, — усмехнулся Павел, — да ты пересилил.

В приемной командующего флотом адъютант, худенький и аккуратный мичман, попросил их подождать — командующий пока занят. В приемную то и дело заходили адмиралы, капитаны первого ранга, и, чтобы не вскакивать каждый раз при их появлении, Логинов и Березин встали у боковой стенки за дверной портьерой, за которой их не было видно.

А в эти же самые минуты перед огромным и пустынным, как биллиардный, письменным столом командующего тоскливо переминался с ноги на ногу Шукарев. От его всегдашней молодцеватости не осталось и следа: только что прямо при нем командующий позвонил в Москву начальнику управления кадров Военно-Морского Флота и попросил, если это еще возможно и удобно, притормозить представление на Шукарева к контр-адмиральскому званию. Судя по реакции командующего, на том конце провода пообещали сделать. «Сделают… — печально и зло подумал Шукарев. — Отбирать — не давать, всегда проще…»

Командующий, осанистый и совсем еще не старый мужчина, красивый какой-то особой мужественной красотой, напоминал артиста Мордвинова в роли Котовского — та же стать, орлиная гордость во взгляде и, самое главное, тоже обрит наголо «под Котовского». Он положил телефонную трубку, привычно огладил левой рукой гладкую блестящую макушку и пронзительно взглянул на Шукарева:

— Военный совет флота допустил ошибку, представив вас, товарищ Шукарев, к адмиральскому званию. Будем ее исправлять. Если вы уж сейчас ни с кем и ни с чем не считаетесь, то чего же можно ожидать от зарвавшегося адмирала?

Шукарев почувствовал, как внутри у него что-то мягко рухнуло, отдавшись слабостью в коленях. Ноющей обидой засаднило сердце: «За что?! Я ли не тянул как вол?!» И тут же на душе горькой пеной начала взбухать неудержимая ярость на Золотухина: как только Шукарев вошел в кабинет командующего и увидел на штативе, на котором обычно развешивают карты, лист ватмана с аккуратно вычерченной схемой маневрирования в проливе «С-274», он сразу же понял, что здесь уже побывал его замполит. И схема маневрирования, и вообще все, что сейчас происходило в этом большом и гулком кабинете, — все дело его рук. Накапал все-таки, сукин сын, члену Военного совета. Недаром тот так и сверлит глазищами.

Член Военного совета, такой же крупный, как и командующий, но постарше возрастом, и впрямь был разгневан, но ярился он больше не на Шукарева, а на самого себя: о шукаревской грубости, нетерпимости он уже слышал не раз, собирался пригласить его, побеседовать, но за делами все как-то не доходили руки. И дождался, пока вылилось все это в скандал…

— Мне совершенно непонятны мотивы вашего отношения к маневру двести семьдесят четвертой. Вы прошли войну, опытный подводник, казалось бы, вы должны были изучить опыт Логинова, поставить в пример другим командирам четкость и продуманность выполнения маневра. А вместо этого вы устраиваете дикий разнос, наказываете Логинова и его старпома. В чем дело?

— Товарищ командующий, Логинов и Березин нарушили правила плавания на театре. Я считаю, что любое отступление от требований руководящих документов противозаконно и преступно. А они нарушили запрет на плавание в проливе, шли на неоправданный риск. — Шукарев настолько увлекся, что даже не заметил, как командующий порывался что-то сказать, открывал рот, по Шукарева было не остановить. — Если каждый в армии начнет переиначивать законы по собственному усмотрению, надумает переосмысливать их критически, армия превратится в сброд, товарищ командующий. Идя на совершенно неоправданный риск, Логинов, по моему мнению, совершил проступок, в корне подрывающий основы воинской дисциплины и воинского порядка… — Шукарев начал переводить дух, и командующий, воспользовавшись паузой, спросил:

— О каком, собственно, запрете вы ведете речь?

— Лоция, товарищ командующий, не рекомендует, — слово «не рекомендует» Шукарев протянул особенно значительно, — плавать в проливе в подводном положении. Я человек военный и привык считать, что в армии «не рекомендую» — это то же самое, что «запрещаю». Если я что-то не рекомендую делать моему подчиненному, то ему и в голову не придет это делать. По-моему, все это вполне естественно.

— Это только по-вашему. К счастью. У вас, товарищ Шукарев, своеобразное представление о русском языке. — Командующий хмыкнул. — Как хочу, так и ворочу. Выгодно мне — истолкую так, не выгодно — истолкую этак. А я вот всю жизнь считал, что «не рекомендуется» вовсе не означает «запрещается». По- моему, если ты собрался делать то, что делать почему-либо не рекомендуется, то прояви осторожность, мудрость, бдительность. Логинов и проявил все эти качества, форсировав пролив с блеском. Больше того, своим маневром он наглядно доказал нам, что в плане противолодочной обороны бухты Багренцовой у нас был допущен существенный изъян. И вина этому — робость плюс традиционность нашего мышления. А вот подводники вероятного противника вряд ли стали бы оглядываться на рекомендации нашей лоции. Вот так-то, товарищ Шукарев. А вы говорите «неоправданный риск». Логинова поощрить надобно было, а не наказывать.

— Товарищ командующий, капитан второго ранга Логинов не выполнил моего приказа. Я прямо запретил ему идти на поводу у Березина и рисковать. Возможно, мой приказ был и не совсем правилен, но уставы требуют, чтобы любой приказ был выполнен, а потом лишь обжалован. Поэтому не наказать я его не мог.

Логинов и Березин протомились за портьерой уже минут пятнадцать — двадцать, когда наконец на столе у адъютанта замигала лампочка, и мичман, подчеркнуто не торопясь, прошествовал с достоинством в кабинет. Через несколько мгновений он все так же с достоинством выплыл из кабинета и, оставив распахнутой дверь, пригласил:

— Командующий ждет вас.

Они вошли. Сочетание в кабинете командующего, члена Военного совета и начальника отдела кадров флота добра не сулило, и у Логинова с Березиным захолонуло сердце. Что-то будет?! В сторонке на краешке стула притулился Шукарев. Широкое мясистое лицо его обвисло, было багровым и растерянным. «Видать, Радько все-таки доложил», — отметил Березин. Не им же одним должно попадать, в конце концов!

Логинов доложил о прибытии и замер в тоскливом ожидании. Командующий кивнул на штатив со схемой маневрирования:

— Доложите свои соображения, товарищ Логинов, которыми вы руководствовались, выполняя этот