– «Дареник + Марина», все просто, а в жизни, Лилечка, все так сложно!
Внезапно толпа перед входом в метро «Фрунзенская» пришла в движение: кто-то продирался через нее, словно кабан через болотные кусты. Минута – и женщины увидели, как к ним несется маленький человек в белом классическом костюме. У него были белые неровные зубы и маленькие черные глаза.
– Марина, неверная! – кричал он. – Я чувствую тебя, я вижу! Зачем шорты шурина надела?
Марина Лунян оторвалась от Лилии Горной, успев крикнуть:
– Если Константин Борисович появится, сообщите мне! Обязательно!
И исчезла в толпе. Разъяренный Лунян бросился по ее курсу.
«Сумасшедший дом», – подытожила ситуацию Лилия Горная.
Господи, теперь можно с чистой душой ехать к Зойке Гонсалес-Поплавковой. «Куплю-ка я пять штук ананасов по сто рублей, – решила про себя Лилия. – Бешеные деньги долго при себе не держат. Кутить так кутить!»
11
Отец Зойки был скульптором. Уже три года как он отошел от монументальных дел, жил на подмосковной даче, где полной грудью дышал сосновым воздухом, писал мемуары, принимал гостей. Таким сибаритским образом жизни он протестовал против развивающегося в России капитализма. «Времена Ленинианы канули в мутные воды перестройки, – пафосно объяснял он свое добровольное изгнание из столицы. – Раньше у меня были заказы, пайки, мастерская, почет и уважение, а сейчас я дешевый пенсионер».
Отец Зойки умалчивал, что к нему через день на собственном «Ягуаре» мотался Редька-Родриго Гонсалес, обеспечивая существование тестя продуктами, лекарствами и видеофильмами.
Зойка появлялась у отца реже, но всякий раз, переделав кой-какие домашние дела, садилась рядом с отцом в мягкое кресло, под финиковой пальмой в дубовой кадке и начинала полемику по поводу того, тем ли святым и правильным путем идет Родина.
Обычно эти разговоры оканчивались семейным скандалом, истерикой отца, потерявшего свою заветную тему в искусстве – Лениниану, криками дочери о том, что он впал в маразм, склероз и радикулит одновременно.
Отец-скульптор не просто уехал на дачу: дочь свою и зятя он оставил наедине с собственным творчеством, в городской трехкомнатной квартире.
В первой комнате висели на стенах здоровенные керамические изображения женской фигуры. Их было штук двенадцать, и если бы хоть одна сорвалась с гвоздя, она вполне могла бы убить человека, внимавшего искусство.
Даже непросвещенному зрителю было ясно, что для сотворения этих убийственных произведений Зойкиному отцу верой и правдой служила одна и та же модель.
Кстати, словоохотливая Зойка всегда подтверждала это наблюдение. «Да, вы видите мою мать. Батюшка перевел на нее тонны глины. Она успевала все – стирать на него, кормить с ложечки, целовать, баюкать и раздеваться, когда на него находило вдохновение». Керамические изображения напоминали доисторические фигуры древней женщины с отвисшими грудями до колен, огромными бедрами и длинной, как травинка, шеей.
Во второй комнате висели на стенах керамические изображения мужской фигуры. Их было гораздо меньше, штук девять, но они были также грандиозны по исполнению и также, сорвавшись с гвоздя, могли прикончить собственной тяжестью кого угодно.
Мужчина, многократно повторенный в обожженной глине, имел длинную, жилистую фигуру, лохматую бороду кольцами и внушительных размеров мужское достоинство. «Знакомьтесь, мой фазер, – обычно прямолинейно комментировала Зойка. – Родителей не выбирают».
Когда муж Зойки Родриго Гонсалес принимал дома парнеров по бизнесу, Зойка тщательно задрапировывала автопортреты отца новыми простынями. «Глядя на все это, народ может решить, что мы – нехорошие люди», – говорила она.
В третьей комнате стояла странная скульптура – довольно высокая, под самый потолок, сотворенная из гипса, очертания ее непонятно кого напоминали: некто в развевающейся ткани. Лица, рук и ног у фигуры не существовало. Короче, поднатужив собственную фантазию, можно было предположить, что это мумия, поднятая на попа из саркофага в тот момент, когда дует встречный ветер, срывающий с мертвеца покровы.
Но на гранитном постаменте, на котором крепилось художественное произведение, сверкала медная табличка со следующим содержанием «В.И. Ленин на крейсере „Аврора“.
Зойка комментировала скульптуру так: «Вот яркое подтверждение того, что с головой у отца не все в порядке. Ленин ведь никогда на „Авроре“ не был, все больше в трамваях с завязанными щеками мотался. Я бы убрала это безобразие с глаз долой, из сердца вон, но мы с Редькой никак не можем одолеть постамент».
Любимым развлечением мужчин-гостей Гонсалесов было – кто сдвинет «В.И. Ленина на крейсере „Аврора“ с места. Пока не удавалось никому. Зойка сулила потенциальному Голиафу ящик коньяка, но даже это средство не могло придать нужной мышечной энергии гостям.
Когда Зойка затевала большую стирку и ей не хватало в ванной места для того, чтобы развесить белье, она развешивала на Ленине-мумии майки, трусы и дюжину мокрых носков мужа. «Вот как из монументального искусства мы делаем искусство прикладное», – объясняла она преображение отцовской скульптуры пришедшим к ней подругам.
А народ Зойка Гонсалес-Поплавкова любила, поэтому гости в ее доме не переводились.
Евроремонт Зойка и Родриго Гонсалесы умудрились сделать, обходя керамические и гипсовое произведения отцовского творчества. Вне всякого сомнения, ничего нет невозможного, когда дело касается ремонта: можно было запросто очистить стены от громоздкой керамики, а «Ленина на „Авроре“ с помощью бригады рабочих вытурить из квартиры. Но батюшка, узнав о начинающихся работах, из своего близкого далека поставил условие, что его детища должны остаться на прежних позициях. „Я прописан по этому адресу! – вопил он в телефон. – Я – главный квартиросъемщик! Я не позволю! По судам затаскаю!“
Последняя фраза, взятая отцом Поплавковым явно из литературы, добила супругов Гонсалесов. Они сдались и оставили творчество главного квартиросъемщика на привычных местах. Но и евроремонт все же сделали. Это была такая же ювелирная работа, как спуск слаломиста со снежной горы по единственной проложенной лыжне.
Когда Лилия Горная, нагруженная пятью ароматными янтарными ананасами, позвонила в дверь Гонсалесов, там полным ходом шла вечеринка. Звучала зажигательная музыка, Зойка носилась метеором из кухни в гостиную (кстати, именно в ней стояла скульптура «В.И. Ленин на крейсере „Аврора“), таскала, как негр-официант, аппетитные блюда. Одно было вкуснее другого – и утка в яблоках, и зажаренная в сухариках осетрина, и пироги с тремя начинками, и баранина в кисло-соленом желе.
На столе стояли салаты, соленые грибы, всякие разные другие закуски. Перечислять их не имеет смысла, потому что это заняло бы довольно много времени, но прекрасный стол наглядно доказывал: Зойка была отменной хозяйкой.
– Привет, Лилька, – свистящим шепотом в прихожей поприветствовала школьную подругу Поплавкова- Гонсалес, женщина в пестром, как шкура ягуара, шелковом комбинезоне и розовой блузе с романтическим жабо, обрызганном, словно капельками росы, искусственными жемчужинами. – Кукарекай!
Радиоведущая поставила к ногам пакет с ананасами, набрала полную грудь воздуха, запрокинула голову…
– Ладно, верю, что можешь, – дернула ее за руку хозяйка дома. – Ты бы еще в полночь в дверь позвонила, а я бы тебе открыла в неглиже. У тебя эфир когда кончился? Где болталась?
– Мы что, на классном собрании разбираем мое персональное дело? – поинтересовалась Лилия. – Дай туфли скину. Думаешь, моя работа – пришла, покрасовалась, поболтала в эфире, высморкалась и ушла? Я же будто в горячем цеху колочусь! Знаешь, как ноги гудят. Не ноги – высоковольтные провода. И во рту за весь день – пара маковых росинок.
Зойка окинула Лилию оценивающим взглядом.
У хозяйки дома были озорные зеленые глаза, светло-пепельные кудряшки, стоящие над головой
