наш лейтенант сказать ничего не смог.
— Не густо, конечно, но уж что поделать. Ладно, Клаус, иди, работай, а я пойду начальству докладываться…
— Можно подумать, Генрих, что у тебя много начальства, — хмыкнул сыщик.
— Хоть и немного, но есть, одна радость — далеко они и работать не мешают.
В этом кабинете он редко бывал при свете дня. Большой, шагов двадцать в длину, три высоких арочных окна, выходящих на Арсенал. Десятки, если не сотни раз он заходил сюда, но редко когда чувствовал себя так же неудобно.
— Ты, Лаврентий, головой-то не верти… — хозяин кабинета («Да что там кабинета, страны!» — мелькнула мысль.) остановился точно за спиной. — Можно подумать, ты эту писанину не видел? — В голосе Хозяина послышалась насмешка.
«Писанину» Лаврентий Павлович, безусловно, видел. Не мог не видеть, поскольку внизу листа, под машинописным текстом стояла его собственная подпись. Но видел он также и карандашные пометки на полях, как и подчеркнутые слова. Но угадать или понять причину сегодняшнего вызова он не мог. Последний раз его вызывали в этот кабинет больше трех недель назад, двадцатого июля. Нет, конечно, он и без этого встречался со Сталиным — заседания ГКО,[99] на которых он докладывал вождю, проходили каждый день.
Он еще раз вчитался в пометки: «Ха-ха!», «Подтверждение?», «Шапошников[100] в курсе?»
Вроде ничего необычного… «Так, а это что?»
«Если это сделали 10 человек, то почему не могут сделать 1000?» — гласила надпись в левом верхнем углу листа.
— Вот объясни мне, Лаврентий, почему у нас так выходит? Стоит человеку что-то начать делать лучше других, как сразу же у «компетентных органов» к нему появляются вопросы, а? — Берии очень не понравился тон, каким были произнесены слова «компетентных органов».
— Товарищ Сталин, если у органов не будет возникать вопросов, то, значит, мы построили коммунизм!
— Лаврентий, — Сталин сделал несколько шагов вдоль длинного стола, — демагогией сейчас не время заниматься. Лучше объясни мне, почему у тебя есть замечательная, можно даже сказать, выдающаяся группа борцов с немецкими захватчиками, а ты даже не знаешь, кто они? Как такое может быть?
— Иосиф Виссарионович, объективная ситуация не позволяет безоговорочно…
— Что, ты хочешь сказать «безоговорочно поверить» этим людям, так, Лаврентий? Направить их данные в Генштаб позволяет, перенацелить истребительные группы позволяет, а поверить не позволяет? И про объективность сейчас не надо! Ситуация тяжелейшая. Вон, на Юго-Западном фронте член Военного совета погиб, первый секретарь ЦК Украины… И до фронта далеко, а шальная бомба — и все, не уберегся Никита… Да приди ко мне сейчас Деникин с дивизией белогвардейцев, я бы его прямо на фронт отправил, а ты мне тут «не позволяет»! Это ты, Лаврентий, понимаешь?
«Интересно, это Судоплатов нажаловался или Хозяин сам раскопал?» — мелькнула у Берии мысль.
— Получается, — продолжил Генеральный секретарь, — что подчиненные доверяют, а начальник нет. А у нас, если ты, Лаврентий, не забыл, мнение коллектива всегда стоит над индивидуальными устремлениями. В общем, так… — Сталин рубанул воздух рукой. — Я понимаю, что у Судоплатова нет на такое полномочий, но прошу тебя как наркома изыскать возможность вывезти кого-нибудь из этой группы в Москву. Лучше, конечно же, всех…
«„Прошу“ не очень сочетается с предыдущей отповедью. Похоже, Хозяин почему-то заинтересовался этими людьми лично, без привязки к их боевой деятельности. Но почему?» — принялся анализировать просьбу (а это иногда похлеще приказа!) Берия.
— Что ты молчишь, как воды в рот набрал?!
— Да, я сегодня же отдам соответствующие распоряжения.
— Вот и хорошо, Лаврентий. Кстати, есть мнение, что за операцию по срыву снабжения противника, проведенную в конце июля, членов группы следует наградить.
— Я еще вчера дал указание Меркулову.
— Хорошо, можешь идти.
Примечания
1
Это письмо написано в 1941 году Кристой Шредер, одной из секретарей и стенографисток Гитлера.
2
«Фокке-Вульф» Fw 189 («Рама», или «Uhu» — нем.
Характеристики.
3
Hs.126 — двухместный ближний разведчик и связной самолет.
