сказал мне: «Велико ли время, что ты ушел от местопребывания Амона?» И я сказал ему: «Пять месяцев и один день до этого дня»… И он сказал мне: «Вот, если ты правдив, где же рукопись письма Амона, который в твоей руке, где же рукопись письма этого верховного жреца Амона, которая в твоей руке?» И я сказал ему: «Я отдал их Несубанебджеду и Танутамон». И он очень разгневался, и он сказал мне: «Но вот рукопись и писем нет в твоей руке, где же корабль из кедрового дерева, который дал тебе Несубанебджед, где же его сирийский экипаж? Ведь не поручил же он тебя чужому капитану судна, чтобы тебя убили и бросили в воду? У кого искали бы бога, у кого искали бы тебя самого?» Так сказал он мне. И я сказал ему: «Корабль египетский, и экипаж, который гребет для Несубанебджеда, также египетский, и нет на нем сирийцев». И он сказал мне: «Разве нет здесь в моей гавани 20 судов, которые имеют дела с Несубанебджедом, да и в Сидоне, куда ты также направляешься, разве нет в нем других 50 судов, которые также имеют дела с Биркатэлем и которые направляются к себе домой?» И я промолчал в этот великий час. И он тогда ответил, сказав мне: «С каким же поручением ты прибыл сюда?» И я сказал ему: «Я прибыл сюда за досками для великой и священной ладьи для Амона-Ра, царя богов. Делал это твой отец, делал это твой дед, сделай и ты подобное». Так сказал я ему». И он сказал мне: «Они, воистину, делали это, и если ты мне дашь, чтобы сделать это, – я это сделаю. Мои (предки) выполняли подобные поручения, но и фараон присылал шесть судов, груженных египетскими вещами, и их выгружали в наши склады. Так и ты принеси мне также»[171]. Слова Ун-Амона, особенно после того, как он указал на Амона Дорожного, лично приехавшего вместе с ним в Библ, испугали князя, и он согласился выделить кедр для постройки священной ладьи. Кедр погрузили на суда, но неприятности на этом не закончились.

В море появилось одиннадцать кораблей чекальцев, которым было приказано захватить Ун-Амона. Но князь Библа сказал: «Я не могу задержать посланника Амона в моей стране. Дайте мне его отправить, а затем преследуйте его, чтобы захватить его». Судно Ун-Амона оказалось более быстроходным, и он благополучно добрался до Кипра, где он опять попал в беду. Жители острова вознамерились убить его. Конец текста отсутствует, так что не известно, чем закончились приключения Ун-Амона, и удалось ли ему вернуться домой.

Легенда, родившаяся, по всей видимости, во времена Птолемеев, начинается с рассказа о бездетной паре – сыне и невестке фараона, которая мечтает о ребенке. Однажды в храме после долгих молитв жена впала в забытье и услышала голос, который приказал ей выпить отвар из дыни. Придя домой, она выпила отвар и в положенный срок родила сына, которого назвали Са-Осирис (сын Осириса). Это был удивительный ребенок, в нем соединились вся мудрость и все знания мира. Однажды, когда мальчику было пять лет, он стоял рядом с отцом у окна и увидел две погребальные процессии. Одна процессия хоронила богатого горожанина. Его везли в сторону пустыни в роскошном гробу, украшенном золотом, со всевозможными почестями, под громкие причитания плакальщиц, в сопровождении друзей и родственников. Следом за этой процессией из Мемфиса в город мертвых выносили умершего бедняка, завернутого в простую циновку, которого никто не провожал. Тогда отец сказал Са-Осирису: «Надеюсь, что, когда умру, мне воздадут такие же почести, как этому богачу». На это Са-Осирис ответил: «Я желаю для тебя участи этого бедняка». Слова сына причинили отцу боль, но Са-Осирис предложил отцу посмотреть, что уготовано в царстве мертвых тому бедняку, о котором никто не печалится, и тому богачу, которого все оплакивают. Отец согласился. Сын взял отца за руку и привел его город мертвых. К сожалению, не сохранилось сведений о том, каким образом они попали в потусторонний мир; эта часть папируса отсутствует. В загробном мире было семь больших залов, которые наполняли самые разные люди. В одном из залов люди сучили веревки, которые съедали стоящие за ними ослы. Были люди, которые пытались дотянуться до хлеба и воды, а в это время другие копали ямы у них под ногами. Совершившие злодеяния люди молили о прощении, толпясь у дверей пятого зала. Нижний шип этой двери торчал в правом глазу какого-то человека, который молился и громко стонал, когда дверь открывалась и закрывалась, и шип поворачивался в его глазу. Пройдя через дверь, отец с сыном попали в шестой зал, где увидели судилище богов в царстве мертвых. Каждый бог сидел на своем месте, и привратники царства мертвых оглашали приговоры. Вслед за сыном прошел отец в седьмой зал, где увидел Осириса. Он сидел на троне из чистого золота, увенчанный короной. По левую руку от него стоял Анубис, а по правую руку Тот, и все боги судилища царства стояли справа и слева от них. Перед ними стояли весы, на которых боги судилища царства мертвых взвешивали содеянное людьми добро и зло. Великий бог Тот записывал то, что показывали весы, а Анубис оглашал приговоры богов. Если злодеяния перевешивали добрые дела, грешника наказывали; если добрых дел было больше, то человеку отводилось почетное место. Тут отец заметил «человека благородного облика, облаченного в одеяния из тончайшего полотна. Он стоял вблизи Осириса на одном из самых почетных мест». Са-Осирис объяснил отцу, что это тот самый бедняк, за похоронами которого они наблюдали из окна. Этот человек всегда делал добрые дела, поэтому теперь он занимает почетное место рядом с Осирисом, а поскольку в земной жизни ему выпадало мало счастливых дней, то боги повелели отдать ему погребальное убранство того богача, которого хоронили с почестями. В отличие от бедняка злые дела, совершенные богачом, перевесили добрые дела, и он был тем человеком, которого они видели с шипом в правом глазу. И Са-Осирис торжественно сказал отцу: «Тем, кто на земле творил добро, здесь тоже воздается добром, а тем, кто совершал зло, воздается злом. Так было, так есть и не изменится никогда. Вот почему я пожелал тебе участи бедняка, а не богатого человека».