конница только наскакивала на врага, гарцуя вокруг. Но вскоре начали прибывать агриане, лучники, отряды легкой пехоты и, наконец, показались главные войска. При виде этой страшной силы инды в смятении прорвали кавалерийский кордон и в беспорядке бежали в ближайший, укрепленный город, укрывшись за его стенами.

На следующий день армия была поделена на две атакующие колонны, одну возглавлял Александр, другую – Пердикка. И вновь, когда они приблизились, индийцы бежали из города в крепость. Александр взломал ворота и вошел в город прежде Пердикки, чья колонна запоздала, поскольку они задержались, с трудом перебравшись через стены.

И здесь произошел другой эпизод, свидетельствующий о падении морального духа македонян и чуть не стоивший жизни Александру. У Арриана мы читаем: «Александру показалось, что македоняне, несшие лестницы, не торопятся; он выхватил у одного из них лестницу, сам приставил ее к стене и полез, прикрываясь щитом» (Арриан. VI). Затем следует гомеровское описание битвы в главе 5 (с. 133), в которой Александр был ранен в грудь стрелой[213] и спасен Певкестом и Леоннатом, одним из телохранителей. Это был закат в его завоевании Индии. Последовала ужасная бойня, после официального подчинения маллов и оксидраков кампания завершилась. Затем все колонны объединились у слияния Рави и Хенаба.

Поскольку война, если это не просто грабительская война, – есть дело политическое и, как таковое, является инструментом политики, – управление государством и военное искусство имеют много общего, и, хотя обычно ответственность за ведение войны делят между собой правительство и его главнокомандующий, а с недавних пор – генеральный штаб, Александр, как царь Македонии и гегемон Эллинского союза, соединял в себе полную политическую и военную власть. В соответствии с этим он мог вырабатывать собственную политику и развивать собственную стратегию, и если бы не гениальность государственного деятеля, которую он выказал при ведении войны, то ни при каких условиях его военное искусство не могло обеспечить ему того, чего он реально достиг. Соответственно в этой и последующей главах мы суммируем то, что ранее рассмотрели в «Изложении стратегии» и в первых трех главах «Анализа», с точки зрения государственной и полководческой деятельности Александра.

Александр родился в революционный век, когда старые полисы, или города-государства, приходили в упадок и когда величайшие мыслители придумывали различные политические средства, чтобы обновить и омолодить полисную систему. Он был воспитан одним из самых известных политических врачевателей и обучен в одной из самых реалистичных военных школ – школе своего отца Филиппа, который был, без сомнения, самым талантливым полководцем того времени. И когда в возрасте двадцати лет меч заговорщика возвел его на трон, он выбрал собственный путь и стал развивать великую стратегию – государственную и военную, – которой суждено было превзойти мудрость его учителя, затмить поразительные успехи его отца и заставить цивилизованный мир вращаться вокруг новой политической оси.

От Аристотеля и своего отца Александр воспринял два бесценных урока. Первый заключался в том, что Аристотель был не прав, утверждая, будто человечество делится на господ и рабов и все, кроме греков, принадлежат к последним. Второй урок заключался в том, что Филипп был в высшей степени прав, говоря, что в войне военная мощь не единственное оружие, которым должен пользоваться полководец, даже не самое главное.

Хотя порой Александр мог быть чрезвычайно жесток со своими врагами, он никогда не презирал их. Он признавал, что как человеческие существа, несмотря на разницу в культурах, они наделены доблестью и теми же пороками, что присущи и грекам и македонцам. Он знал, что макиавеллизм, которым столь удачно пользовался его отец, может приносить большую выгоду, но, вероятно, понял, что это ненадежный капитал, поскольку у врага оставалось впечатление, что победу у него вырвали обманным путем и что он нравственно выше победителя. Прием, который ему оказали афиняне после сражения при Херонее, произвел на него неизгладимое впечатление, и в этом случае он не мог не оценить великодушие своего отца по отношению к Афинам, которое оказалось гораздо действеннее, чем жестокость или обман.

То, как он справился с отчаянной ситуацией в начале своего правления, и его отношения с Коринфским союзом показывают, что, несмотря на неопытность и юный возраст, он был искусным государственным деятелем. Хотя разрушение Фив этому, возможно, и противоречит, но, поскольку у Фив была дурная слава, происшедшее скорее ужаснуло, чем возмутило греков и многими рассматривалось просто как возмездие за уничтожение Фивами независимых государств Платей, Феспий, Коронеи и Орхомена после сражения при Левктрах. Его мягкое обращение с Афинами, городом столь же виноватым, как и Фивы, свидетельствует о его дипломатической проницательности и – учитывая его темперамент – о замечательном умении владеть собой. Видимо, многие македонцы ждали от него более жесткого курса, однако сам Александр понимал, что Афины воплощают в себе все лучшее, что есть в Греции, и культура их слишком ценна, чтобы ее уничтожить. Всю жизнь, несмотря на то что Афины без конца против него интриговали, Александр добивался расположения афинян, поскольку только это могло увенчать его великий труд.

Даже в этот ранний период своего правления он, вероятно, рассматривал Эллинский союз, детище его отца, в качестве временного орудия; там, как и в будущих его повторениях – Лиге Наций и ООН, – притворное братство маскировало личные интересы, а за видимостью политического равенства скрывалось жесткое противостояние. И все же его ценность как инструмента политики должна была быть очевидна для Александра, как и для его создателя, его отца. Союз, со всеми его претензиями, придавал власти Александра видимость законности: без такого оправдания греки не приняли бы его как своего верховного представителя. Хотя как государственный деятель он выдвинул идею «войны отмщения», нашедшую отклик в сердцах, он ясно отдавал себе отчет в том, что политику нельзя строить на ненависти. Тем не менее он остался лояльным к установлениям союза вплоть до конца своего правления, когда, отбросив всякое притворство, потребовал для себя божеских почестей.

Что бы ни было его целью, когда он переправился через Дарданеллы, – а включение в состав экспедиции историков, географов, ботаников, зоологов, металлургов и других ученых предполагает, что он не ограничивался какой-то одной задачей, – основным его намерением было освободить древние греческие города Малой Азии, которые со времени завоеваний Кира входили в состав Персидской империи. Эта задача не имела ничего общего с отмщением, которое, возможно, осуществлялось уже после освобождения. Но и само освобождение имело в виду чисто политические цели, которые, будучи достигнуты, помогали решению стратегических проблем. Эти проблемы, как показали дальнейшие события, были ясны Александру, и главная состояла в том, что греческие земли, с учетом мощи и богатства Персии, а также преимуществ персов на море, – не будут в безопасности, пока оба побережья Эгейского моря не окажутся в руках греков. Освобождение оказывалось эфемерным, если освобожденные города не могли гарантировать спокойствие восточного побережья. Поскольку они не способны были гарантировать такую безопасность, а, наоборот, следовало гарантировать безопасность им самим, то единственным способом добиться этого было двигаться к восточным границам в направлении Галиса (река в Малой Азии). Таким образом, с самого начала кампании идеологические цели уступили место стратегической задаче обеспечения безопасности, в результате чего Александр стал продвигаться на восток, ибо для достижения полной безопасности следовало подчинить всю Персидскую империю.

Это была долгосрочная программа, исполнение которой привело Александра к реке Биас, и одновременно она подсказала ему политические средства, без которых цель была едва ли достижима. Хотя он пришел в малоазиатские греческие города как освободитель, он был македонец, и их жители, с которыми персы обращались довольно сносно, сомневались, принесет ли им благо перемена властителя. Но когда после победы при Гранике Александр стал относиться к ним, как к свободным союзникам, сохранив и восстановив их старые формы демократии, освободил Или– он, Эритры, ионийские и этолийские города от выплаты дани, украсил храм Афины в Илионе, приказал восстановить Смирну и перестроил Клазомены, освятил храм Афины в Приене, приказал восстановить храм Артемиды в Эфесе, который был сожжен в год его рождения, и повсюду выказывал почтение к эллинским традициям – греки стали смотреть на него не только как на освободителя, но как на отца, обретшего давно потерянных детей.

Эта политика примирения показывает, что Александр понимал то, о чем забывают многие