Там, на железном полу, лежала Геруна. Она видела склонившегося над ней Юлиана, над которым чернело небо с крупинками звезд.

Запястья Геруны сейчас были стянуты впереди наручниками; цепь тянулась от них к браслетам на щиколотках.

— Как тебе понравилось идти на привязи? — спросил Юлиан.

— Я должна идти так, как мне приказывают. — Юлиан не сводил с нее глаз. — Я должна так делать, потому что я рабыня.

— На тебя впервые надели наручники? — спросил Юлиан.

— Да, — и под его пристальным взглядом она поправилась: — Да, господин.

— Тебе они нравятся?

— Я не могу возражать, ибо я рабыня.

— Тебе нравятся наручники? — повторил он. Геруна отвернулась.

— Они подходят мне — я рабыня.

— Груз доставлен благополучно, надеюсь? — спросил офицер.

Юлиан кивнул. Команде полагалось не только доставлять груз на место, но и располагать его на судне так, чтобы даже в случае поворотов, поломок и крена он оставался в безопасности.

— Надеюсь, вы не возражаете, что мы накрыли ее, — сказал офицер. — Дело в том, что моя команда уже давно не видела женщин.

Геруна задрожала. Она начала подозревать, что значит быть рабыней и осознавать себя рабыней. Цепь звякнула по полу — Геруна в испуге притянула руки ближе к телу.

— Понимаю, — сказал Юлиан и поднял мешковину, собираясь вновь укрыть ею рабыню.

— Прошу вас, подождите, господин, — шепотом попросила она.

Он нагнулся, держа ткань в руке.

— Вы и в самом деле хотите заклеймить меня, господин?

— Да.

— Но я же была принцессой!

— Варварской принцессой, а такие женщины часто оказываются на рынках Империи, — заметил он.

— Но я была дочерью Аброгастеса!

— А теперь ты всего лишь рабыня и должна носить клеймо.

— Но как вы можете? Это же не цивилизованный способ, — упрямилась она.

— Напротив, самый цивилизованный, — возразил Юлиан. — Это особенность цивилизованного общества, неоспоримая и действенная. Ты ведь понимаешь, как полезно и важно для юридических и иных целей опознавать собственность? Она отвернулась.

— При самых развитых цивилизациях всегда были рабыни, — сказал Юлиан.

— И, несомненно, всегда были средства, позволяющие их опознать?

— Да.

— Тогда я буду заклеймена.

— Да.

— Я прошу вас о снисхождении.

— Нет.

— Вы будете обращаться со мной так, как вам угодно? Даже клеймить железом?

— Да.

— Ваше превосходительство! — позвал офицер.

— Думай о своем клейме, — сказал Юлиан, и Геруна дико взглянула на него. Он поднялся, чтобы накрыть ее мешковиной.

— Вы ведь мой хозяин? — спросила она.

— Да.

Мешковина скрыла из виду его, огни приборов, черное небо и яркие звезды. Она лежала на холодном полу.

— Меня, Геруну, будут клеймить, — тихо сказала она себе.

В первый момент ей показалось диким, что она будет носить клеймо. Но затем она поняла, что в этом нет ничего страшного и удивительного. «Геруна» — всего лишь имя рабыни, и в этом смысле она уже не та Геруна, которая существовала когда-то прежде. Но тем не менее она была Геруной, ибо такое имя решил дать ей хозяин. Поэтому не было ничего удивительного в том, что ее заклеймят каленым железом, как тысячи других рабынь.

Она задрожала. Цепи звякнули. Где-то рядом засмеялись мужчины. Она замерла, боясь двинуться с места. Она полагала, что не стоит рассказывать своему хозяину о том, какие ощущения вызвали у нее веревки и цепи. Что за древние, странные, глубокие чувства заговорили в ней?

Она не шевелилась, чувствуя себя обнаженной рабыней среди мужчин.

Офицер отдал приказ пристегнуть ремни, и вскоре катер взлетел в воздух.

Она лежала на полу, вздрагивая не от движений судна, а от собственных ощущений. «Да, — еле слышно шептала она, — это оно!»

Конечно, прежде она боялась клеймения и не скрывала этого. Но теперь она была рабыня и жаждала иметь клеймо.

Еще в детстве она часто думала, что значит «быть заклейменной». Она испытывала сложные, смешанные со страхом чувства, в которых были и любопытство, и радость, и робкое возбуждение, почти трепет, и, если так можно выразиться, жажда. Она думала, что при клеймении станет кричать и сопротивляться — ведь именно этого ждут от нее.

Но в своем народе ей было нечего ждать клейма. «Какой стыд!» — думала она с радостью, слегка напрягаясь, но так, чтобы это движение было почти незаметным. Никто не смеялся — мужчины, кажется, не обращали на нее внимания. Они были заняты делом и забыли о ней.

Но она внезапно ужаснулась. Ее можно продать и купить. Что, если хозяин решит избавиться от нее?

Она испытывала возбуждение, ее кожа пылала. Нет, она постарается быть красивой, послушной и услужливой.

«Я постараюсь угодить вам, господин, — мысленно сказала она. — Я буду стараться изо всех сил! Прошу вас, оставьте меня, хозяин, оставьте у себя!»

Вскоре катер подлетел к шлюзу. Она увидела огни через множество дыр в переплетении нитей мешковины. Она слышала, как мужчины задвигались в катере и зашумели.

— Я ничего не прошу, господин, — тихо сказала она, — я только надеюсь, что вы иногда будете добры ко мне…

— Не желаете выпить, господин? — спросила стюардесса.

Туво Авзоний поднял на нее глаза, сразу заметив, что верхняя пуговица на высоком воротнике жакета у стюардессы расстегнута.

— Господин? — вопросительно повторила она.

В самом деле, она должна была выяснить, что случилось.

В салоне стояла духота. Кондиционер работал на полную мощность, но пользы от этого было мало. В системе подавалось недостаточное количество воздуха. Слышался шум двигателя. За последний час он потребовал два перезапуска вручную. Действительно, давно было пора направить в прокуратуру докладную о таких дряхлых посудинах и услугах, предоставляемых на них. Граждане имели право хотя бы на минимальное внимание. Но в те времена не так-то легко было добиться рассмотрения дела в прокуратуре.

Совсем недавно все было по-другому.