справиться со мной.
Уриэль рассмеялся в ответ, понимая, что Пазаниус прав. Его друг был настоящим исполином. Хоть ему и исполнилось всего лишь пятнадцать, Пазаниус был уже выше многих взрослых мужчин. Его мышцы играли под загорелой кожей, как толстые стальные кабели, и ни одному новобранцу ещё не удавалось превзойти его в силовых упражнениях.
— Пойдём, — сказал гигант, поднимаясь на ноги, — пора трогаться. Ты же знаешь, Клозель закрывает ворота на закате. Не знаю, как ты, а я не вижу никакого удовольствия в том, чтобы провести ещё одну ночь в горах.
Уриэль кивнул в ответ и, охнув, поднялся на ноги. Боль снова пронзила его тело — мышцы Уриэля не желали слушаться своего хозяина. Напрасно Уриэль пренебрёг простым правилом: завершив бег, растянуть их. Но теперь Уриэлю оставалось только проклинать себя за глупость.
Новобранцы с Пазаниусом во главе двинулись в путь, поочерёдно помогая белому как мел Леаркусу, который с трудом ковылял, понемногу отходя от боли и запоздалого шока. Его запястье, раздувшись, увеличилось вдвое и приобрело жуткий лиловый цвет; несколько раз за время пути Леаркус чуть было не терял сознание. В один из таких моментов Уриэль предложил ему свою помощь, но, увидев в ответ сердитые взгляды товарищей, он решил не повторять это предложение.
Уже в крепости Геры Леаркус сообщил Апотекариям, что сломал запястье при падении. Казалось, ничего не произошло, но уже на следующий день Уриэль почувствовал, что между ним и остальными новобранцами образовалась пропасть, причём пропасть эта увеличивалась с каждым днём. Изменить уже ничего было нельзя, и только Пазаниус оставался Уриэлю настоящим другом и в последующие годы.
Уриэль открыл глаза и стряхнул с себя остатки воспоминаний. Он редко возвращался в мыслях к дням, когда был кадетом, и был удивлён тем, что это вдруг произошло сегодня. Уриэль выпрямился во весь рост — он снова был в Храме Исправления. Возможно, то, что память снова вернула его в дни молодости, было знамением, посланием, дарованным ему благословенным примархом. Капитан Вентрис поднял глаза и посмотрел в лицо Робауту Жиллиману в поисках ответа, но мёртвый примарх оставался неподвижным на своём троне.
И в этот момент Уриэль ощутил на плечах всю тяжесть своей должности. Прошагав через зал, он встал перед плитой с бронзовыми краями на изогнутой внутренней стене храмового святилища. Изнутри храм по окружности был выложен огромными пластинами из гладкого чёрного мрамора, и все они были испещрены строками. На этих плитах золотыми буквами были высечены имена всех Ультрамаринов, павших в сражениях за десятитысячелетнюю историю Ордена. Тысячи и тысячи имён окружали примарха, и Уриэль подумал: а сколько же ещё имён героев будет к ним добавлено, прежде чем Робаут Жиллиман вернётся в это священное место? Будет ли одним из них его имя, имя Уриэля Вентриса?
Глаза капитана Ультрамаринов пробежали по плите, что возвышалась перед ним, — это была плита, посвящённая сотне воинов Первой роты, сражавшихся против кошмарных тиранидов у северных оборонительных фортов Макрэйджа порядка двух с половиной сотен лет назад.
Взгляд Уриэля остановился на имени, высеченном прямо под посвящением командиру Первой роты капитану Инвиктусу:
Палец Уриэля прошёлся по изгибам высеченного в мраморе имени его предка. Уриэль Вентрис гордился тем, что носит его имя. Случайная родственная связь с героем Ордена дала Уриэлю право обучаться в престижных Казармах Аджизелуса, но он был избран Ультрамаринами за своё собственное мастерство и, главное, решительность и уверенность в грядущей победе.
Уриэль поклонился, отдавая тем самым почести предку, затем, резко повернувшись на каблуках, вышел из храма.
Ему нужно было подготовить к грядущим сражениям
3
Шум, производимый сотнями нещадно вопящих глоток, был невыносимым. Арбитр из Адептус Арбитрес Павониса по имени Вирджил Ортега врезал своим щитом по физиономии первому подвернувшемуся крикуну, которым оказался мужчина в тяжёлой робе, поднял булаву и описал ею широкую дугу. Ортега молотил направо и налево по напирающим со всех сторон телам. Огромное количество рук цеплялось за него, но он со своим отделением, как мог, противостоял напирающей толпе. В какой-то момент в чёрную униформу арбитра с криком вцепился какой-то человек, но тот резко опустил булаву на его голову, раскроив несчастному череп. Боковым зрением Ортега заметил, что один из людей, сопровождавших губернатора, тоже упал; воздух продолжали оглашать вопли боли и ярости, но у Вирджила Ортеги была лишь одна цель: не подпустить мятежников к губернатору Шонаи.
Рядом с Ортегой билась судебный исполнитель Шарбен: уклонившись от удара, который неуклюже попытался нанести ей здоровенным гаечным ключом один из мятежников, Шарбен всадила свою булаву в живот нападавшему. Это впечатлило Ортегу, который многое повидал на своём веку. Будучи новобранцем, Шарбен держалась, как ветеран с десятилетним стажем. Вокруг Ортеги и Шарбен другие арбитры в чёрных панцирных доспехах ударами оттесняли орущую толпу мятежников от губернаторского помоста.
Часть площади была уже полем настоящей битвы, когда на служителей закона ринулись разъярённые рабочие Врат Брэндона. Вопреки всем советам, вопреки даже самому здравому смыслу, губернатор Микола Шонаи и старшие члены картеля решили заверить рабочих, что так называемая десятина была мерой исключительно временной, и не нашли ничего лучшего, чем обратиться к отделению Объединения Рабочих публично.
Как и следовало ожидать, вспыхнули страсти и посыпались оскорбления. События развивались стремительно, и вскоре в сторону помоста полетели бутылки и камни. Люди Ортеги приняли основной удар на свои щиты, и тут внезапно прозвучал выстрел, поразив в ногу одного из оборонявшихся.
Всё смешалось. Снова зазвучали выстрелы, и Ортега увидел, как со снесённым затылком на землю рухнул один из членов картеля. Он упал вперёд, увлекая за собой губернатора. Ортега не видел, ранена ли она, тем более он не мог заметить, откуда именно стреляли, а времени на выяснение у него не было. Ясно было одно: какой-то вооружённый ублюдок поднял ставки. Что ж, если эти люди решили играть по таким правилам, то у Ортеги было чем ответить.
Личная охрана понемногу отступала, уводя из-под удара губернатора и членов картеля. Они уже отошли в более или менее безопасное место, но Ортега понимал, что они движутся в неверном направлении. Картель отступал к воротам Имперского дворца, но тупоголовые охранники не понимали — а видеть этого они просто не могли, — что их путь уже заблокирован мятежниками. Часть толпы, пытаясь окружить помост, уже обошла картель с флангов. Адептус Арбитрес пока сдерживали толпу — охранникам помогали водомёты спецтранспортов, — но их шеренга прогибалась под натиском мятежников; так что рано или поздно это давление тел станет для них непомерным. Тем временем охрана губернатора продолжала удаляться от Адептус Арбитрес, но Ортега понимал, что только он и его люди могли вытащить губернатора из этой свалки.
— Шарбен! — крикнул он. — Возьми одного человека и приведи спецтранспорт. Подхвати губернатора и доставь её во дворец. Скорее!
Ортега не мог разглядеть за зеркальным щитком шлема лица Шарбен, но он видел, как она кивнула и, прихватив с собой одного из арбитров, бросилась в направлении спецтранспортов. Арбитры в шеренге Ортеги постепенно отступали от толпы, но и мятежники, опасаясь шоковых булав, не горели желанием подходить к шеренге слишком близко.
В общем, заварушка получилась ещё та, но Ортеге доводилось усмирять бунты куда более серьёзные, и он оставался спокоен, видя, что здесь насилие не зашло слишком далеко.
Мятежникам в центре толпы было не на кого выплеснуть свой гнев, и они просто давили на впереди стоящих. Если Шарбен удастся быстро добраться до губернатора, ситуацию ещё можно будет исправить. Ортега отыскал глазами в шеренге сержанта Колликса и помахал ему:
— Колликс, держи толпу здесь, а Шарбен и я попытаемся вытащить губернатора.
— Есть, сэр! — отозвался Колликс.
Ортега повернулся и вышел из шеренги, на ходу пристёгивая шоковую булаву к поясу. Он не был до конца уверен в Колликсе, но Колликс — самый старший из арбитров, оставшихся в шеренге. Ортега вытянул микрофончик вокса и подключился к защищённой губернаторской сети:
