УВЧ-приемопередатчикам и включил их. Оба питались от батарей как раз на такой случай. Их ровное гудение успокоило его.
– Эхо Танго Лима-Лима, – отчетливо произнес он в микрофон, официальные позывные 125-го: ETLL. – Говорит Мак-Айвер, как слышите меня?
– Эхо Танго Лима-Лима, еще как слышим, старина, – тут же прозвучал лаконичный ответ. – Тут как-то одиноко наверху, мы уже полчаса пытаемся выйти на связь. Ты где?
– В складском офисе. Извини, Джонни, – произнес Мак-Айвер, узнав голос старшего пилота их самолетного флота. – Все на свете проклял, сюда добираясь. Только что приехал. Где вы?
– Семнадцать миль к югу, в «супе», проходим отметку две семьсот по стандартному заходу, ожидаем окончательного разрешения сесть на левую полосу. Что там творится, Мак? Мы не можем связаться с диспетчерской вышкой. На самом деле с нами никто ни разу не связался, после того как мы вошли в воздушное пространство Ирана.
– Бог ты мой! Что, даже РЛС на Кише?
– Даже они молчат, старина. Что стряслось?
– Не знаю. Вчера вышка работала. По крайней мере, до полуночи. Военные выдали нам разрешение на полет на юг. – Мак-Айвер был поражен: станция радиолокационного контроля на Кише всегда работала сверхпунктуально, следя за любыми перелетами в Иран и из Ирана, особенно через залив. – Тут на летном поле ни одного человека, что сильно настораживает. По дороге сюда видел толпы народа по всему городу, улицы перекрыты в нескольких местах, но ничего необычного, ни столкновений, ни беспорядков, ничего такого.
– А как насчет посадки? Проблемы есть?
– Сомневаюсь, что посадочные огни функционируют, как и все остальное, но облачность заканчивается где-то на высоте тысяча двести, видимость пятнадцать километров. Полоса выглядит нормально.
– Ну, и что ты думаешь?
Мак-Айвер взвесил все за и против посадки – без помощи и разрешения диспетчерской вышки. – На обратный путь топлива у вас хватит?
– О да. А у вас что, возможности заправиться нет?
– Только в экстренном случае. Пока что.
– Я прошел облака на высоте тысяча четыреста. Вы у меня в прямой видимости.
– О'кей, Эхо Танго Лима-Лима. Ветер восточный, около пяти метров в секунду. В обычных условиях вы бы садились на левую. Военная база, похоже, закрыта и брошена, так что других бортов в воздухе не предвидится – все гражданские рейсы отменены, как сюда, так и отсюда. Предлагаю пройтись разок, посмотреть сверху, если все выглядит нормально, заходите и садитесь, в небе болтаться не стоит, тут полно шутов, у которых пальцы на курках чешутся. Как сядете, сразу разворачивайтесь для быстрого взлета, на всякий случай. Я подъеду к вам на машине.
– Эхо Танго Лима-Лима.
Мак-Айвер достал носовой платок и вытер руки и лоб. Но когда он поднялся со стула, сердце словно перевернулось у него в груди.
На пороге стоял таможенник, небрежно положив руку на кобуру пистолета. Мундир у него был грязным и мятым, круглое лицо покрывала жесткая щетка бороды, не бритой три-четыре дня.
– О, – выдохнул Мак-Айвер. – Салам, ага. – Он не узнал в иранце никого из тех, с кем они обычно работали.
Иранец зловеще переложил руку на кобуре, переводя взгляд с Мак-Айвера на рацию, потом обратно на Мак-Айвера.
Запинаясь, поскольку на фарси Мак-Айвер говорил плохо, он произнес:
–
Таможенник хмыкнул.
– Что делаешь тут? – спросил он на ломаном английском, показав коричневые от табака зубы.
– Я… я капитан Мак-Айвер, глава вертолетной компании S-G, – ответил он, произнося слова медленно и отчетливо. – Я просто… просто проверял телекс. Я здесь, чтобы встретить самолет.
– Самолет… какой самолет? Ка…
В этот момент 125-й прошел над самым аэропортом на высоте трехсот метров. Таможенник бросился к выходу и выбежал на площадку; Мак-Айвер следовал за ним по пятам. Они увидели изящные обводы двухмоторного реактивного самолета на фоне мглистых облаков и секунду смотрели, как он унесся прочь, чтобы заложить крутой вираж и приготовиться к посадке.
– Какой самолет? А?
– Это наш обычный рейс… обычный рейс из Эль-Шаргаза.
Название исторгло из иранца бурный поток брани.
– Простите, я не понимаю.
– Нет садился… нет садился, понятно? – Таможенник сердито ткнул пальцем в самолет, потом в офис с телексом. – Говори самолет!
Мак-Айвер спокойно кивнул и поманил его рукой за собой в офис. Он отсчитал десять тысяч риалов, около ста десяти долларов, и протянул их иранцу.
– Пожалуйста, примите плату за посадку… деньги, чтобы садиться.
Иранец с презрением отверг их, обрушив на него новый поток непонятных слов. Мак-Айвер положил деньги на стол и прошел мимо иранца на склад. Отперев дверь, он вошел в маленькую комнату, где специально для этой цели были припасены кое-какие запчасти и три полных двадцатилитровых канистры с бензином. Он взял одну из них и поставил ее у двери снаружи, вспомнив слова генерала Валика: пешкеш не взятка, это подарок и добрый иранский обычай. Подумав секунду, Мак-Айвер решил уйти и оставить дверь открытой – три канистры будут более чем достаточной гарантией, что проблем не возникнет.
–
Он вышел из здания и сел в машину, не оглядываясь.
– Чертов сукин сын, у меня едва сердце не остановилось, черт бы его побрал! – пробормотал он, потом выбросил иранца из головы, выехал на рулежку и направился к точке, куда должен был подъехать севший самолет. Снежный покров не превышал десяти сантиметров, и ехать было нетрудно. Следы от его шин были единственными, снег на главных взлетно-посадочных полосах был таким же нетронутым. Ветер усилился, стало холоднее. Мак-Айвер не замечал этого, целиком сосредоточившись на самолете.
125-й круто развернулся, выпустив закрылки и шасси, уверенно скользнув на крыло, чтобы сбросить высоту и сократить дистанцию захода на посадку. Джон Хогг выполнил «подушку» и посадил машину, позволив ей катиться, пока скорость не упадает достаточно, да и потом воспользовавшись тормозами лишь с большой осторожностью. Он свернул на рулежку и прибавил обороты, двигаясь навстречу Мак-Айверу. Рядом с первым выездом назад на ВПП самолет остановился.
Когда Мак-Айвер подкатил сбоку, дверца была уже открыта, трап спущен, Джон Хогг ждал его у нижней ступеньки, закутанный в парку, притопывая замерзшими ногами.
– Привет, Мак! – крикнул он, аккуратный, худощавый человек с усами на узком лице. – Очень рад тебя видеть. Поднимайся, там нам теплее будет.
– Хорошая мысль. – Мак-Айвер торопливо выключил зажигание и поднялся следом за ним по трапу. Внутри было уютно: горел свет, пахло свежеприготовленным кофе, на полке лежали лондонские газеты. Мак-Айвер знал, что в холодильнике найдутся вино и пиво, в туалете стоит нормальный унитаз и висит рулончик мягкой туалетной бумаги – возвращение к цивилизации. Он обменялся с Хоггом горячим рукопожатием и махнул рукой второму пилоту. – Как же я рад тебя видеть, Джонни. – Тут челюсть у него отвалилась: в одном из вращающихся кресел в восьмиместном салоне, улыбаясь ему широкой улыбкой, сидел Энди Гаваллан.
– Привет, Мак!
– Бог мой! Бог мой, Китаец, вот это здорово, – заговорил Мак-Айвер, тряся ему руку. – Какого черта ты тут делаешь… почему не сказал, что прилетишь… что это за вы…
– Угомонись, парень. Кофе?