– Да. Это второй секретарь. – Кристиан не стал добавлять, что Талбот также являлся тайным шефом британской разведки в Иране уже много лет и очень важной фигурой. – Я и не знал, что он до сих пор в Тегеране. Думал, он улетел еще пару дней назад. А зачем он вдруг понадобился Мак-Айверу и Гаваллану?

Эрикки пожал плечами и отвернулся, рассеянно наблюдая, как другие юноши тоже пытались вскарабкаться на стену; мысли его в основном были заняты вопросом, что ему делать с Азадэ и ее документами.

– Сказали, что хотели побольше узнать о его друге, с которым вчера случайно встретились в аэропорту. Какой-то Армстронг, Роберт Армстронг.

Кристиан Толлонен едва не выронил бокал из рук.

– Армстронг? – переспросил он, стараясь, чтобы его голос звучал спокойно, и радуясь, что Эрикки сидит к нему спиной.

– Ага. – Эрикки обернулся. – Это имя тебе что-нибудь говорит?

– Имя как имя, – ответил Кристиан, с удовольствием услышав, что тон его голоса остался безучастным. Роберт Армстронг, Эм-ай-шесть[45], бывший сотрудник Специальной службы, который уже несколько лет работал в Иране по контракту – насколько было известно, его одолжило иранцам британское правительство, – предположительно, главным советником крайне засекреченного иранского Департамента внутренней разведки; человек, редко появлявшийся на публике, известный лишь очень немногим лицам, большинство из которых относились к миру разведки и разведчиков.

Таким, как я, подумал он, прикидывая, что сказал бы Эрикки, если бы узнал, что он являлся экспертом по разведывательным данным, связанным с Ираном, что ему было многое известно о Ракоци и многих других иностранных агентах, что его основная работа состояла в том, чтобы постараться знать об Иране как можно больше, но никогда не вмешиваться в деятельность боевых единиц, внутренних и внешних, просто ждать, наблюдать, учиться и запоминать. Что Армстронг здесь до сих пор делает?

Он встал, чтобы скрыть свое беспокойство, притворившись, что хочет получше рассмотреть толпу.

– Они выяснили то, что хотели узнать? – спросил он.

Эрикки опять пожал плечами.

– Представления не имею. Я с ними потом так и не встретился. Я был… – Он внезапно замолчал и внимательно посмотрел на собеседника. – Это важно?

– Нет… совершенно не важно. Ты голоден? Вы с Азадэ поужинаете со мной?

– Извини, не сегодня. – Эрикки взглянул на часы. – Мне лучше отправляться в обратный путь. Еще раз спасибо за помощь.

– Не за что. Ты тут говорил о Мак-Айвере и Гаваллане. Они что, планируют внести изменения в свою работу здесь?

– Не думаю. Я должен был встретиться с ними в три часа, чтобы поехать в аэропорт, но встреча с тобой и получение паспортов были для меня важнее. – Эрикки встал и протянул руку, горой возвышаясь на своим другом. – Еще раз спасибо.

– Не за что. – Кристиан тепло пожал протянутую руку. – Увидимся завтра.

На улице тем временем все крики стихли и повисла зловещая тишина. Оба финна бросились к окну. Все их внимание обратилось к главной улице, когда-то носившей имя Рузвельта. Потом они услышали нарастающее «Аллах-ууууу акбарррр!»

Эрикки пробормотал:

– В этом здании есть запасной выход?

– Нет.

Впереди новой надвигавшейся орды шли муллы и «зеленые повязки», большинство из них были вооружены, как и следовавшая за ними масса молодых людей. Все они скандировали как один человек «Бог велик, Бог велик», намного превышая числом студенческую демонстрацию у посольства, хотя и там люди тоже были вооружены.

Левые немедленно заняли с толком выбранные оборонительные позиции в дверных проемах и среди автомобилей на улице. Мужчины, женщины и дети, запертые в пробках, начали выбираться из своих машин и разбегаться во все стороны. Исламисты быстро приближались. По мере того как их передние ряды заливали тротуары, просачивались между машинами и приближались к залитым светом стенам, темп их скандирования возрастал, шаг становился быстрее, и все приготовились. Потом, ко всеобщему огромному удивлению, студенты начали отходить. Молча. «Зеленые повязки» остановились, сбитые с толку.

Отступление студентов было мирным, поэтому и толпа исламистов успокоилась и не проявляла враждебности. Вскоре протестанты исчезли, и никто больше не угрожал посольству. Муллы и «зеленые повязки» начали управлять движением на улицах. Прохожие и те, кто выбрался из своих машин и убежал, протяжно выдохнули, возблагодарили Бога за Его вмешательство и хлынули обратно. Тут же автомобильные гудки, проклятия и ругань возобновились с нарастающей силой – машины и пешеходы снова начали борьбу за свободное пространство. Огромные чугунные ворота посольства остались закрытыми, хотя в них открылась боковая дверца.

В горле у Кристиана пересохло.

– Я был готов жизнь поставить на то, что сейчас начнется кровавая баня.

Эрикки был поражен не меньше него.

– Такое чувство, будто они поджидали «зеленых повязок» и знали, откуда те появятся и когда. Все это выглядело словно какая-то репети… – Он замолчал и подошел ближе к окну. Его лицо внезапно вспыхнуло. – Смотри! Вон там, на крыльце, это же Ракоци!

– Где? Ку… А, ты имеешь в виду человека в летной куртке, который разговаривает с каким-то коротышкой? – Кристиан прищурился, вглядываясь в темноту внизу. Оба человека в дверном проеме были полускрыты тенью, потом они пожали друг другу руки и вышли на свет. Это действительно был Ракоци. – Ты уверен, что…

Но Эрикки уже рванул входную дверь на себя и был на лестнице. Кристиан мельком заметил, как он выхватил огромный нож-пукко из чехла на ремне и спрятал его в рукаве, оставив половину в ладони.

– Эрикки, не будь дураком, – крикнул он, но Эрикки уже исчез. Кристиан бросился назад к окну и как раз успел заметить Эрикки, выбежавшего из дверей дома на улицу и проталкивавшегося через толпу в погоне за Ракоци, которого нигде не было видно.

Но Эрикки не потерял своего врага из виду. Ракоци находился в полусотне шагов впереди, и Эрикки успел заметить, как он повернул на юг, на улицу Рузвельта, и исчез. Когда Эрикки добрался до угла, он снова отыскал русского глазами, тот шагал быстро, но не слишком торопился, между ними было много пешеходов, движение машин на улице было медленным и очень шумным. Обходя несколько стоявших вплотную друг к другу автомобилей, Ракоци шагнул на проезжую часть, подождал, пока старый избитый «фольксваген», без конца бибикая, протиснется мимо, и оглянулся вокруг. И увидел Эрикки. Его было почти невозможно не заметить: финн на целую голову поднимался над толпой. Не раздумывая ни секунды, Ракоци бросился наутек. Петляя в толпе, он добрался до боковой улочки, свернул на нее и побежал изо всех сил. Эрикки увидел, что он убегает, и бросился за ним следом. Прохожие осыпали их обоих проклятиями, какой-то старик полетел в грязь, когда Ракоци проталкивался мимо, сворачивая в очередной проулок.

Улочка оказалось узкой, заваленной отбросами, ни одна лавка, ни один магазин не были открыты, ни один фонарь не горел, несколько усталых прохожих тащились к себе домой, по обеим сторонам можно было видеть огромное количество дверей и арок, которые вели в жалкие лачуги и к лестницам в другие жалкие лачуги – воздух здесь пропах мочой, отбросами, навозом и гнилыми овощами.

Ракоци бежал шагов на сорок с небольшим впереди. Он повернул в еще более узкий переулок, продрался сквозь уличные лавки, в которых спали семьи торговцев, – за его спиной поднялся рев ярости, – поменял направление, забежал в какой-то проход, потом еще в один, выскочил в новый переулок, теперь уже совершенно запутавшись, потом нырнул еще в один, пробежал его до конца, снова повернул. В ужасе он остановился – тупик. Его рука потянулась к автомату, но тут он заметил узкий проход в двух шагах впереди и бросился туда.

Стены домов здесь стояли так близко, что он мог коснуться руками обеих сразу, несясь между ними, забираясь все глубже в этот петляющий, вертящийся под ногами человеческий садок; грудь его часто вздымалась. Впереди него какая-то старуха вышла, чтобы опорожнить ведро с ночным содержимым в