с последней информацией по всем летательным аппаратам на этой базе, по всем запчастям, всем транспортным средствам, а также количеству топлива, числу сотрудников, иностранных и иранских, их имена, должности, паспортные данные, виды на жительство, разрешения на работу, летные удостоверения. Понятно?
– Да, да, ваше превосходительство. Да, разуме…
– И я хочу видеть все паспорта и разрешения завтра. За дело!
Павуд поспешно удалился. Эсвандиари с поклонами проводили в центральную дверь. Он прошел в кабинет Старка и уселся в его кресло за письменным столом. Эйр вошел следом за ним.
– Садитесь.
– Благодарю вас, вы так добры, – язвительно произнес Эйр, усаживаясь в кресло напротив. Оба человека были одного возраста и некоторое время смотрели друг на друга.
Иранец достал сигарету и закурил.
– С этого момента это будет мой кабинет, – сказал он. – Теперь, когда Иран наконец вновь в руках иранцев, мы можем начать осуществлять необходимые изменения. Следующие две недели вы будете работать под моим личным руководством, пока я не уверюсь, что новый порядок правильно понят. Я главный представитель «Иран Ойл» по Ковиссу, и я буду выдавать все разрешения на полеты. Никто не имеет права взлетать без письменного разрешения, и всегда на борту должен присутствовать вооруженный охранник, и…
– Это противоречит воздушному законодательству и законам Ирана, и это запрещено. Помимо всего прочего, это просто опасно, черт подери. Точка!
Повисло долгое молчание. Затем Эсвандиари кивнул.
– Вы будете летать с охранниками, у которых будет оружие… но не будет патронов. – Он улыбнулся. – Вот видите, мы можем идти на компромисс. Мы можем быть разумными, о да. Вы увидите, новая эра и для вас тоже окажется хорошей.
– Надеюсь, что так. И для вас тоже.
– То есть?
– То есть всякая революция, о которой я читал, неизменно начинается с того, что пожирает сама себя, друзья быстро становятся врагами и еще быстрее погибают.
– Но не в нашем случае. – Эсвандиари говорил с полной уверенностью. – У нас так не будет. Наша революция была подлинно народной – революцией всего народа. Каждый хотел, чтобы шаха выкинули из страны… и его чужеземных хозяев.
– Надеюсь, вы правы. – Бедолага ты, бедолага, подумал про себя Эйр, потому что когда-то этот человек ему нравился. Если ваши люди способны судить, приговорить и расстрелять четырех главных генералов – хороших людей, за исключением Нассири – менее чем за сутки, способны арестовывать и унижать таких замечательных патриотов, как Пешади и его жена, да поможет вам Господь. – Вы закончили со мной на сегодня?
– Почти. – Разряд гнева прокатился по Эсвандиари. В окно он видел, как Мануэла возвращается к своему бунгало в сопровождении нескольких пилотов, и его похоть подстегнула его гнев. – Было бы хорошо усвоить хорошие манеры и тот факт, что Иран – азиатская, восточная страна, мировая держава, которую никогда, никогда больше не будут эксплуатировать британцы, американцы или даже Советы. Больше никогда. – Он съехал вниз в кресле и закинул ноги на стол, как это тысячу раз делали Старк и Эйр, уткнув свои подошвы в лицо Эйру – неизменно оскорбительное поведение в этой части света. – Британцы были еще хуже американцев. Они полтора века заставляли наш народ испытывать жгучий стыд, обращаясь с нашим древним Павлиньим троном и всей страной как со своим личным феодом, пользуясь обороной Индии как предлогом. Они диктовали свою волю нашим правителям, трижды оккупировали нас, навязывали нам несправедливые договоры, подкупали наших руководителей, чтобы получать концессии. Сто пятьдесят лет британцы и русские делили между собой мою страну, британцы помогли тем, другим гиенам украсть наши северные провинции, наш Кавказ, и помогли возвести на трон Реза-хана. Они оккупировали нас вместе с Советами во время вашей мировой войны, и только наши нечеловеческие усилия смогли разорвать эту цепь и вышвырнуть их вон. – Внезапно его лицо исказила дикая гримаса и он взвизгнул: – Разве нет?!
Все это время Эйр просидел не шевельнувшись, даже ни разу не моргнув.
– Мастак, и я больше никогда тебя так не назову, – тихо проговорил он, – мне не нужны лекции, я просто хочу делать свою работу. Если мы не сможем выработать удовлетворительный для этого механизм, тогда это будет другое дело. Нам придется подождать и посмотреть. Если тебе нужен этот кабинет – чудесно. Если тебе хочется устраивать представления с громом и молниями – прекрасно… в разумных пределах – тебе есть что праздновать. Вы победили, у вас оружие, у вас власть, и теперь вы за все в ответе. И ты прав, это ваша страна. Так что давай на этом и остановимся. А?
Эсвандиари в упор смотрел на него, его голова болела от годами сдерживаемой ненависти, которую больше не нужно было сдерживать. И хотя он понимал, что Эйр ни в чем не виноват, он в той же мере был уверен, что изрешетил бы пулями его и всех остальных, откажись они подчиниться и доставить муллу и предателя Пешади на суд и в ад, которого он заслуживает. Я не забыл солдата, которого убил Пешади, – того самого, пытавшегося открыть нам ворота, – или тех, кто был убит два дня назад, когда Пешади сумел отбросить нас и погибли сотни людей, среди них был мой брат и два моих лучших друга. И всех других – сотни, тысячи, возможно, десятки тысяч, – убитых по всему Ирану… Я не забыл их, ни одного.
Нитка слюны стекла ему на подбородок. Он вытер ее тыльной стороной ладони и вернул себе самообладание, вспомнив о важности миссии, которая была ему поручена.
– Хорошо, Фредди. – «Фредди» вырвалось у него непроизвольно. – Хорошо, и… и это последний раз, когда я тебя так назвал. Хорошо, на этом мы и остановимся.
Он поднялся, чувствуя большую усталость, но при этом гордясь тем, как он сумел навязать им свою волю, и бесконечно уверенный в своей способности заставить этих иностранцев работать и ходить по струнке, пока их не вышвырнут отсюда насовсем. Теперь уже недолго, подумал он. У меня не возникнет никаких проблем с осуществлением здесь долгосрочного плана иранских партнеров. Я согласен с Валиком. У нас довольно иранских пилотов, и чужеземцы нам здесь не нужны. Я смогу управлять этим предприятием – в качестве партнера, – хвала Творцу, что Валик всегда тайно поддерживал Хомейни! Скоро у меня будет большой дом в Тегеране, и два моих сына пойдут там в университет, как и моя дорогая маленькая Фатме, хотя, наверное, ей тоже следует поучиться в Сорбонне годик-другой.
– Я вернусь в девять утра. – Эсвандиари вышел, не закрыв за собой дверь.
– Черт, ну и дела, – пробормотал Эйр. В оконное стекло начала биться муха. Он не замечал ни ее, ни производимого ею шума. Внезапно ему пришла в голову мысль, и он вышел в приемную. Павуд и остальные служащие стояли у окон, наблюдая за отъездом пришельцев. – Павуд!
– Да… да, ваше превосходительство?
Эйр обратил внимание, что лицо Павуда приобрело сероватый оттенок, и он выглядел гораздо старше, чем обычно.
– Вы знали о генералах, о том, что они сдались? – спросил Эйр, испытывая жалость к иранцу.
– Нет, ваше превосходительство. – Ложь далась Павуду легко, он привык лгать. Все его мысли сейчас были замкнуты в его сознании; холодея от страха, он рылся в памяти, пытаясь вспомнить, не мог ли он за последние три года где-то оступиться и выдать себя Эсвандиари – все это время он даже помыслить не мог, что этот человек мог быть тайным «стражем ислама». – Мы… до нас доходили слухи об их капитуляции… но вы же знаете, слухи есть всегда и самые разные.
– Да… да, наверное, вы правы.
– Я… вы не возражаете, если я присяду, вы позволите? – Павуд нашарил рукой стул, чувствуя себя совсем старым. Он плохо спал эту неделю, и двухмильная поездка на велосипеде сюда сегодня утром из маленького четырехкомнатного дома в Ковиссе, который он делил с семьей брата – пятеро взрослых и шестеро детей, – была более утомительной, чем обычно. Разумеется, он и все жители Ковисса слышали о том, что генералы смиренно сдались – впервые эта новость прозвучала в мечети из уст муллы Хусейна, который сказал, что слышал ее по тайному радиоканалу из штаба Хомейни в Тегеране, так что она, вероятнее всего, была правдой.
Руководитель их ячейки Туде немедленно созвал их на встречу, все они были поражены трусостью генералов: «Это как раз свидетельствует о тлетворном влиянии американцев, которые их предали и так их
