А тем временем она сосредоточилась на том, чтобы вылечиться от простуды.
Одной из моих задач на время поездки домой было вылечиться от затянувшихся последствий февральской простуды, из-за которой пришлось на три недели отложить химиотерапию и которая и сейчас, через три месяца, никуда не делась. Из-за непрекращающейся слабости я постоянно беспокоюсь, не проявится ли простуда снова, во время [третьего цикла] химиотерапии, и мне хочется просто изгнать этот страх. Сейчас, когда я собираюсь обратно [в Бонн], мне, кажется, удалось с ней справиться — думаю, что помогло комплексное лечение, но я не знаю точно, что именно сработало… а может, простуда была просто запрограммирована на то, чтобы исчезнуть через определенное время. Мне кажется поучительным взглянуть на свои размышления о том, что именно мне помогло, потому что болеть простудой — дело гораздо менее эмоционально нагруженное и отягощенное культурными стереотипами и воззрениями нью- эйдж, чем рак.
Я ходила к специалисту по акупунктуре; он лечил меня иглами, травяными чаями и акупрессурой. Может быть, это подтолкнуло чашу весов в сторону выздоровления? Я резко подняла свою дозу витамина С, примерно до двенадцати граммов в день, — может быть, это стало решающим обстоятельством? Я принимала эхинацею — препарат, стимулирующий иммунную систему, — может быть, секрет в нем? Каждый день я выделяла время, чтобы настроиться на одну волну с больным местом в моей груди, просто чтобы уделить ему внимание, поговорить с ним, если что-то происходит, и прислушаться к любым указаниям, которые проходят через него: как-то раз оно сказало мне, чтобы я покричала, и я, закрыв дверь и включив душ, чтобы заглушить звук, как следует прокричалась — это доставило мне удовольствие, хотя горло после этого саднило. Может быть, помогло именно это — то, что я распутала какой-то психологический узел? Я советовалась со своими наставниками — Мэри и Старым Горцем, делала то, что они говорили; может быть, то, что я следовали их советам, и оказалось решающим обстоятельством?
Кто знает? Будь то простуда или рак… кто может с уверенностью сказать, что явилось решающим фактором? Я все время осознаю, что я не знаю «настоящей правды» об этих ситуациях. Это помогает мне перестать серьезно относиться к собственным «теориям», учит способности воспринимать все легко, учит замечать мою склонность отдавать предпочтение каким-то одним объяснениям в ущерб другим, учит помнить о том, что на самом деле я не знаю, какова доля «истины» в увлекательных и захватывающих историях, которые я обо всем этом выдумываю.
Теперь я собираюсь посетить доктора Гонзалеса в Нью-Йорке на обратном пути домой, чтобы начать программу «метаболической экологии», которую придумал доктор Келли, дантист, заболевший раком поджелудочной железы. Я уже несколько лет знала об этой программе, у меня дома даже было два экземпляра его книги, да и вообще эта программа меня всегда привлекала. Дело не в том, что мне нравилась диета — она была невероятно строгой, почти такой же строгой, как макробиотика, — но одновременно она предполагала индивидуальный подход, вот что нравилось. Мне говорили, что если для одного человека диета может на 70 % состоять из сырых овощей и быть абсолютно вегетарианской, то другому она может предписывать мясо три раза в день. И еще понравилась теория, что недостаток энзимов может быть как-то связан с раком, что если у тебя дефицит энзимов поджелудочной железы, то все они используются для переваривания пищи, и не остается ни одного, чтобы циркулировать в крови и помогать контролировать раковые клетки, когда они появляются. Разумеется, из-за диабета, который появился у меня в 85-м после химиотерапии, моя поджелудочная железа уже не работает как следует. Стало быть, после последнего цикла химии следующая остановка — Келли — Гонзалес!
И я, и Трейя занимались медитацией, причем очень подолгу. Я начал вставать в пять утра, чтобы просидеть два — три часа перед тем, как начать свои каждодневные обязанности в качестве человека, на которого можно опереться, — так, чтобы ненароком не почувствовать раздражение или отчаяние. Я достиг состояния искреннего примирения со всем этим — не знаю точно, что мне помогло, разве что то, что я начал понимать: возлагать вину за мои обстоятельства на рак, на Трейю или на жизнь — попросту неверно. Во время медитаций я медленно, но непреклонно возвращался к Свидетелю, и, по крайней мере в эти минуты глубокого спокойствия, все жизненные проявления — хорошие или плохие, жизнь или смерть, наслаждение или боль — были для меня на один вкус: они были совершенны в том виде, как есть.
А Трейя продолжала заниматься випассаной и тонглен. Последняя практика в особенности глубоко трогала и преображала ее; даже когда Трейя формально не занималась ею, она искренне принимала ее основу: исцеление вообще не имеет никакого смысла для отдельного человека — никто не может быть исцелен по-настоящему, пока не будут исцелены все остальные: просветление — это для себя и других, а не только для себя.
Недавно я стала участницей целительного круга, проводимого для одной моей подруги, которая тоже больна раком. Эти совершенно особенные женщины, проводившие круг, помогли нам обеим пережить очень богатый исцеляющий опыт. Я почувствовала себя намного естественней со своим новым телом и поняла: хоть у меня и недостает одной груди, мне нравится мое худое, подтянутое тело. Кен согласен! Когда я лежала в центре круга, одна из женщин молилась о полном исцелении для меня. Это показалось мне довольно смелым, особенно после того, как я, вдоволь наслушавшись прогнозов докторов, потратила кучу времени на то, чтобы подготовить себя к худшему (что, разумеется, перемежалось с надеждами и мечтами о лучшем). Я подумала о сне, который приснился мне той ночью, когда узнала о подлинном масштабе рецидива, — этот сон закончился тем, что я сказала подруге с абсолютной убежденностью: «Я верю в чудеса!» Это может случиться, я могу вылечиться; это очень маловероятно, если смотреть на статистику, но все-таки возможно. Я поймала себя на том, что делаю глубокий вдох, когда меня заполняет эта возможность, а по пятам за ней следует чувство расслабленности.
Но потом я осторожно подумала: а почему именно я? Как же быть со всеми остальными, теми, кто страдает? Конечно, я обрадуюсь, если излечусь или даже если просто проживу подольше, но мысль обо всех, кто страдает от рака или чего угодно другого, заполнила меня. Почему мне должно повезти больше, чем моим братьям и сестрам? Почему нет исцеления и для них тоже, для всех нас? Как я могу просить, чтобы мои страдания прекратились, если продолжают страдать они, члены моей семьи? Моя боль заставляет меня осознавать и их боль, держит мое сердце открытым к состраданию. Первая благородная истина: «В мире существует страдание». И тонглен: будь сострадателен. Не имеет значения, что происходит со мной: то, что я заболела раком, позволило мне навсегда ощутить свое родство с теми, кто страдает. А это значит — со всеми. Если я еще проживу какое-то время, то собираюсь использовать усвоенное, чтобы помогать другим пережить рак, независимо от того, двигаются ли они навстречу выздоровлению или смерти. В этом цель книги, которую я пишу, в этом причина моей гордости за Общество поддержки раковых больных. Бывает так, что жизнь бессмысленна, сколько бы мы ни пытались придать ей смысл. Бывает так, что нам остается только одно — помогать друг другу, мягко, без осуждения. Наши друзья, которым тоже пришлось столкнуться с раком, недавно сказали нам с Кеном: рак заставил их понять с абсолютной ясностью, что жизнь устроена нечестно, — даже если ты хорошо себя ведешь, за это не полагается никакой награды, и так происходит постоянно. Некоторые воззрения нью-эйдж искушают нас возможностью понять, почему и как именно такое происходит, искушают надеждой на то, что в
каждой личной трагедии есть высшая цель или урок, но мы на горьком опыте (возможно, только такой опыт и возможен) убедились: очень часто мы этого не понимаем. Все не так просто. Трудно жить в том, что я называю «страной незнания», — но именно здесь мы и находимся!
Из-за этого я вспомнила о том, что прошлым вечером прочитала в биографии Раманы Махарши — это буквальная цитата из его ответа одному из последователей: «У Бога нет желания и цели, когда Он творит, поддерживает, уничтожает, удаляет или спасает живые существа». Это трудно признать такому пожизненному фанатику смысла и целепола§ гания, как я, но буддизм очень серьезно помог мне отказаться от попыток все истолковать, научиться принимать мир таким, как есть. Дальше Рамана Махарши говорит: «Когда живые существа пожинают плоды содеянного ими в согласии с Его законами, ответственность лежит на них, а не на Боге». Да, я чувствую эту ответственность: ведь у меня есть возможность
