подытожил Степанов. – Придется будущим историкам кое-что присочинить, дабы гармонию не порушить.

— Что за пессимистические настроения, товарищ лейтенант? – официальным тоном спросил я. – Вроде победа уже состоялась.

— Как тебе это объяснить, дружище, чтобы не сильно огорчить? Победа, конечно, состоялась, вот только… – Степанов задумчиво почесал свой большой нос. – Нас здесь бросили.

— Не понял… – Мое настроение мгновенно и, возможно, бесповоротно испортилось.

— Человечество решило не рисковать головой ради состриженных волос. И все бы хорошо, и вроде бы мы действительно победили, только вот какая закавыка – состриженные волосы это мы. Ты, я, Пабло, Пьюзо, все остальные. Даже эти вот, – он круговым движением руки показал на сидящих за соседними столиками кохонов. – И всем нам придется сдохнуть, потому что карантин объявлен до тех пор, пока вообще все не сдохнут.

— Карантин? – скучным голосом переспросил я.

— Ты дурной или притворяешься? – покровительственно хмыкнул Степанов. – Применено биологическое оружие. Применили его не мы, а союзники, но дабы всякая дрянь не лезла к нам в Солнечную Систему, все порталы были сразу же перекрыты. Сказали, что на двести лет. Пока на двести лет. Однако никаких гарантий никто не давал. Может быть, и через пятьсот не откроют. В последний момент кто-то сообразил вбросить сюда передвижной госпиталь с полным штатом врачей-геронтологов, так что у всех нас есть шанс вернуться домой. Хотели еще прислать несколько эшелонов с консервационными камерами, но не получилось. Кохоны разбомбили дорогу. Но беспокоиться все равно не стоит. У нас впереди века, а наладить выпуск анабиозных систем – не проблема. Справимся.

— Выходит, что все не так уж и плохо, – кисло улыбнулся я. – С геронтологами мы здесь целую вечность просидим.

Степанов вздохнул и немного помолчал, раскатывая на столешнице хлебный мякиш.

— Расчет вроде бы правильный, – подтвердил он. – Мутанты перегрызут всех местных, утратят агрессивность и постепенно вымрут от голода и нападок туземной фауны. А мы спокойно доживем до счастливого возвращения домой. Расплодимся. Обустроим тут все. Может быть, так бы оно и вышло, если бы союзники контролировали своих тварей, а мы бы не вступались за оставшихся кохонов. Теперь, столкнувшись с нашим сопротивлением, горги эволюционировали, чтобы любой ценой выполнить свою сверхзадачу по истреблению тутошнего человечества. Два часа назад они сожрали первого нашего. Мне передали с сочинского портала: горг откусил голову пехотинцу. Полагаю, что скоро всем нам придется очень туго.

— Горгами ты называешь милых и добрых зверушек людоедов?

— Да. Это какая-то аббревиатура. Не знаю, как расшифровывается. Горги каким-то совершенно непонятным образом вычисляют местных и уничтожают их везде, куда могут добраться.

«Джеки все равно бы умер, его военная форма была совершенно ни при чем», – с горечью подумал я.

Ловко лавируя между столиками, к нам подошел оранжевый горноспасатель Карл. Он решил исполнить роль официанта и принес нам на подносе чашки, чайник и завернутую в полотенце кастрюльку. Плюхнув поднос на середину стола, он высыпал рядом пригоршню крупной соли.

— Извините, товарищи, масла нет, – он развел руками. – Жрите так. Не мародерством же заниматься.

— Артур обещал достать масла, – вспомнил Виктор.

— Обманул, как всегда. – Карл открыл кастрюлю и первым выхватил из нее самую большую картофелину, сваренную прямо в кожуре.

Я пододвинул к себе чашку с треснутой ручкой и сколом на ободке и плеснул в нее из чайника темную совершенно непрозрачную жидкость. Принюхался. Оказалось, чай. Только очень крепкий. Попробовал на вкус – сахара здесь не экономили. Еще бы маслица к картошечке, и жизнь стала бы совсем прекрасной и удивительной. Вечно человеку не хватает для полного счастья какой-нибудь мелочи. Пары трудодней до получки, глотка «конины» поутру или, как сейчас, надежной перспективы остаться в живых.

— А может быть, в Сочи была случайная мутация, и больше они не будут атаковать? – оптимистично предположил я и взял себе картофелину.

Она была очень горячей и сильно жгла пальцы.

— Ты знаешь, что такое горги? – спросил Степанов.

— Нас проинформировали по этому вопросу, – он многозначительно посмотрел на меня. – Горги – это внеземная неразумная форма жизни, обнаруженная союзниками на одном из спутников Юпитера. Ее слегка модифицировали и перепрограммировали. Наши друзья, как и мы, воевать не любят, а значит, и не умеют. Зато в науках достигли такого, что нам и не снилось в самых страшных кошмарах.

Я начал осторожными резкими движениями сдирать тонкую кожуру с вожделенной картофелины. Чтобы не получить ожог, приходилось действовать быстро и беспрестанно дуть на пальцы.

— Про самих союзников что-нибудь известно? – поинтересовался я.

— Люди, – коротко ответил Карл. – Мир похож на наш. До новой истории вообще все совпадает. Это я вам как учитель истории говорю. Только если с кохонами у нас точка бифуркации во времена правления Горбачева случилась, то с этими ребятами расхождение началось где-то в двадцатые годы двадцатого века. В их России ни Троцкий, ни сместивший его Киров никогда не правили государством.

— А кто же правил? – заинтересовался Виктор.

— Без понятия, – мотнул головой Карл. – Не успел дочитать. Помню еще, что Вторая мировая у них закончилась в 1945-м, а не в 1949-м, как у нас, и до Урала фашисты не дошли. Остановились на Волге. Войны с Китаем тоже, кстати, не было.

Меня очень огорчило то, что рядовой учитель истории легко рассуждал о точках бифуркации. Еще немного, и нас могут вычислить. Признали же Сципиона Африканского инопланетным прогрессором, так и до нашей троицы, оснащенной череполомной машиной времени, доберутся. Вот только кто мог сотворить бифуркацию в двадцатые годы двадцатого века? Известная мне технология подобный фокус не допускала. И Титов, и Готлиб, и я родились гораздо позже и не могли переместить себя в те легендарные времена. Значит, эту развилку устроили не мы. А кто? И с какой целью они это сделали?

— Откуда берутся эти самые бифуркации? – спросил Степанов.

— Пока никто не знает. Предполагают естественное расслоение пространства-времени.

«Ага. Сейчас. Естественное расслоение», – мысленно усмехнулся я и, ткнув картофелину в горстку соли, равнодушно осведомился:

— Какой у них общественный строй?

Карл пожал плечами.

— Какая разница, какой строй у этих выродков? – он брезгливо поморщился. – Столько невинных людей положили, мерзавцы. Хуже фашиков.

Степанов крякнул и очень внимательно посмотрел на жующего Карла. Когда тот поперхнулся, не выдержав холодного немигающего взгляда, лейтенант проникновенно спросил:

— Ты бы предпочел умереть вместо кохонов, дружище? Или маму свою в жертву готов был принести?

Спасатель закашлялся.

— Человеки, Карл, они всегда есть человеки, – непоследовательно продолжил Степанов. – Они во все времена и при любой идеологии человеки. Хоть ты их на кострах жги, хоть яйца повидлом мажь. Одни умрут за друга своя, а другие будут лежать на брюхе и шерсть на заднице на пробор расчесывать.

— Это ты к чему? – нахмурился Карл.

— Пойми, дружище, эти твари, – он мотнул головой в сторону соседнего столика, – не одни и не другие. Они вообще не люди. Вроде бы выглядят как нормальные гуманоиды. Может быть, даже у них есть какой-то внутренний мир, но они способны удавиться за трудодни. Не за свой покой, не за идею, не за семью, а за трудодни. У них это называется деньги. Сечешь? Фишка в том, что деньги в отличие от трудодней можно поиметь ни за что. В смысле не работая.

— Читал про такое в книжках, – вяло буркнул я. – Дикое общество. Капитализм.

— И я читал, но так и не смог понять, как так можно жить, – Степанов вздохнул. – Вообще не