В безымянный день, 19-го числа первого месяца II года Республики, – новые поэтические названия месяцев еще не были приняты, а прежние уже не действовали (по старому календарю это был десятый день октября), Сен-Жюст отменил Конституцию Франции. Первую республиканскую конституцию, ради создания которой он сам так рвался в депутаты, ради которой в течение года не отвлекался на межпартийную борьбу, поглощенный мыслями об основном законе. Этот закон о новом строе был принят без его участия бывшим представителем старого строя «красавчиком» Эро-Сешелем. Но теперь Сен-Жюст отыгрывался за все: он провозглашал свою собственную конституцию революционного времени взамен так и не вступившей в силу республиканской конституции.

Конечно, в отличие от «первого проекта» конституции Сен-Жюста этот его «второй проект» не был его самостоятельным делом, он был представлен им, как коллективное творчество Комитета общественного спасения, просто закреплявшее уже сложившийся к этому моменту «революционный порядок управления», но он, пожалуй, вложил в эту «временную конституцию» наибольшие усилия из всего правительства.

Барер, многомесячный докладчик Комитета, ежедневно отчитывавшийся перед Конвентом, без слов уступил работу над докладом Сен-Жюсту, – при этом оппортунист выглядел жалким и побитым, – шутки с розовой революцией кончились, – возвращались, чтобы уже никуда не уйти, сентябрьские Дни гнева.

Сентябрь 1793 года подготовил Конвент к неизбежному – никакой свободы торговли, то есть квинтэссенции буржуазной республики больше не существовало:

был принят закон о всеобщем максимуме, подразумевавший фиксированную цену на хлеб и основные продукты первого потребления, а также регулируемую чиновниками департаментов таксацию цен на другие продукты;

была создана семитысячная Революционная армия из санкюлотов, которая должна была заняться контролем за сбором продовольствия в соседних со столицей департаментах, – такие армии предполагалось создать во всех провинциях, – теперь бедняки должны были контролировать богачей;

вступил в силу закон о «подозрительных», расчищавший политическое поле для «террора в порядке дня» и дававший обильную пищу гильотине, – по этому закону местечковые наблюдательные комитеты (а их было во Франции аж 21 тысяча!) фактически могли арестовать любого гражданина по малейшему подозрению, – страдали и невиновные, но и врагам теперь трудно было действовать против Республики (предполагалось, что после проверки большинство «подозрительных» будет отпущено по домам);

сам парижский Революционный трибунал был разделен на четыре секции, которые заседали теперь одновременно, пропуская через себя значительно больше подсудимых, чем раньше, ускорялся и сам ход судебного процесса;

Исполнительный совет министров, бывший до этого вполне самостоятельным, окончательно подчинялся Комитету общественного спасения.

Фактически это уже была диктатура, к которой никоим образом не стремился и которой как огня боялся Национальный конвент, исключая, быть может, только покойного Марата и самого Сен-Жюста, который, впрочем, пришел к выводу о необходимости диктатуры (пока еще – временной до наступления мира) не сразу. Но логика событий, сила вещей не оставляли выбора: 21 июня Конвент принял закон о принудительном займе у богатых собственников в один миллиард ливров, 26 июля был принят декрет об установлении смертной казни за спекуляцию хлебом, 23 августа депутаты декретировали закон о всенародном ополчении, объявивший все население Франции в состоянии всеобщей мобилизации для отпора врагу («молодые люди будут воевать, мужчины – изготовлять оружие, женщины – служить в госпиталях, дети – щипать корпию для раненых, старики – возбуждать мужество воинов в общественных местах» – гласил этот сверхпатриотический декрет).

9 августа Сен-Жюст внес свою лепту в нарождающийся революционный порядок: по его предложению Барер зачитал в Конвенте декрет «закона о продразверстке», согласно которому крестьяне, за исключением самых бедных, имевших меньше пяти арпанов земли, должны были сдавать в республиканские хранилища часть своего урожая по прогрессивной разверстке (по ценам максимума).

Так он отступал от самого себя, считавшего, что насильственные законы о торговле будут способствовать лишь упадку экономики в целом. Но выхода не было: лучше упадок в экономике, чем гибель Республики. А для того, чтобы экономика не рухнула совсем, нужна была сильная власть, которая железной рукой разобралась бы со спекуляцией и коррупцией на всех уровнях. Вот почему Антуан был уверен, что Дантон ни в коем случае не согласится возглавить намечавшуюся диктатуру Комитета общественного спасения – этого не допустила бы заботившаяся о самосохранении Первой Республики Общая воля народа, или придуманный Сен-Жюстом эвфемизм – «сила вещей».

Сен-Жюст был прав: избранный 6 сентября после «мятежного наступления санкюлотов на Конвент» в Комитет вместе с Билло-Варреном и Колло д’Эрбуа Дантон отказался от своего назначения и, испросив отпуск «по болезни», уехал на отдых в свое имение в Арси. Отказался и избранный вместе с ним умеренный Гране. Некоторое время члены Комитета работали втринадцатером, но 20 сентября их стало двенадцать: из правительства в знак протеста против его «неистовой и кровожадной политики, могущей привести к самым плачевным последствиям», вышел Тюрио, потребовавший проводить более умеренную линию. «Теперь стараются внушить по всей Республике, что она не сможет существовать, если на все должности не будут назначены кровожадные люди. Надо остановить этот буйный поток, влекущий нас к варварству!» – заявил он через несколько дней под дружные рукоплескания изрядно перетрусившегося Конвента, видевшего, куда идет дело.

«Апостолы» Комитета (кроме Сен-Жюста) растерялись, и правительство было бы неминуемо переизбрано, если бы не Робеспьер. Максимилиан сделал то, что и ожидал от него Сен-Жюст (недаром же Антуан столько уговаривал Робеспьера войти в правительство, и теперь Неподкупный вполне уяснил, что от него требовалось): сам поставил перед Конвентом вопрос о доверии Комитету общественного спасения, заявляя в противном случае об его коллективной отставке.

– Этот день, – сказал Робеспьер, – принес Питту больше чем три победы. Он не может рассчитывать