отслеживать движение времени. Люсиль знала, что попадет в настоящую беду, если потеряет счет дням и часам. Пока она провела на планете более трех тысяч часов — или четыре земных месяца.

Но это время казалось Люсиль вечностью, и убеждаться в обратном помогали лишь записи в дневнике.

Хуже всего была неизвестность. Ей придется ждать здесь, пока не прибудут войска Лиги. Она понадобится Лиге — потому что способна общаться с зензамами и знает их образ жизни.

Но в последнее время к Люсиль все чаще приходила мысль, что ей самой Лига нужна гораздо больше. Если мыслить логически, Лига не могла не разыскать гардианов. Но Люсиль уже знала десяток причин, по которым этого могло не произойти. В таком случае ей придется провести среди зензамов всю жизнь и здесь же умереть. Предположим, войска Лиги так и не появятся здесь. Сколько она протянет, оставаясь в здравом рассудке и в нормальной физической форме? Год? Десять лет? Пятьдесят? Еще три дня? Этого Люсиль не знала.

Одно утешало ее — сегодня рафинаторы планировали прибыть в поселок на перекрестке дорог. Прибытие ожидалось ближе к вечеру. В поселке рафинаторы намеревались пробыть десять — двадцать дней, отремонтировать за это время повозки и дождаться другой группы, которая направлялась в город с противоположной стороны. Две группы обменялись известиями по радио и сговорились встретиться в деревне.

Для Люсиль предстоящее событие означало, что тоскливые дни в клетке на колесах на время прекратятся. А может, новые зензамы больше заинтересуются ею — если, конечно, им позволят встретиться.

Километры дороги оставались позади, и Люсиль вновь подсела к окну. Огромная птица скользнула в поле ее зрения. Люсиль называла эти существа птицами только потому, что они летали. Она уже видела десятки видов летающих существ. Подобно большинству животных на этой планете, у них имелось шесть конечностей, но средняя пара модифицировалась, превратившись в крылья. Атмосферное давление на Заставе на двадцать процентов превышало давление на Земле, на уровне моря, — возможно, этим и следовало объяснять характерные особенности фауны.

Пролетевшее мимо существо было одним из тех, которые особенно понравились Люсиль. Яркая, почти кричащая окраска крыльев этих существ величиной с крупного домашнего кота напоминала Люсиль о гигантских бабочках. Летуны были не особенно грациозными, и Люсиль назвала их спотыкашками. Зензамы держали их у себя в качестве домашних животных или попросту терпели, не мешая зверькам сопровождать группу от стоянки к стоянке.

Передними лапами спотыкашки пользовались так же, как белки. Люсиль нравилось кормить их, наблюдая, как зверьки выхватывают кусочки у нее из рук, подлетают поближе и ластятся к ней. Их голоса напоминали голоса попугаев, которых Люсиль держала еще в детстве. Она сумела даже научить одного- двух спотыкашек нескольким английским словам — в обмен на лакомые кусочки.

Играя со спотыкашками, Люсиль дала им имена и, подобно многим одиноким людям, находила удовольствие и утешение в обществе своих любимцев. Зензамы не одобряли ее развлечение, но Люсиль старалась не обращать на это внимания. Мало какие ее поступки находили одобрение у зензамов, а Люсиль требовалось какое-то занятие, чтобы не сойти с ума.

Вереница фургонов и повозок свернула с дороги к небольшому поселку, прибыв туда точно по расписанию, Люсиль уже не терпелось пройтись и размять ноги.

Едва успев подняться, она услышала троекратный стук в стену фургона — это К'астилль предупреждала ее, что всех голодных уже распугали и можно выходить. Люсиль торопливо облачилась в скафандр и прошла через шлюз. Выбраться из тюрьмы на колесах было более чем приятно — пусть даже на несколько часов и в громоздком скафандре.

Наступал тихий и ясный вечер. Переступив порог шлюза, Люсиль искренне порадовалась тому, что ее защищает стекло шлема — оно сдерживало ошеломляющий запах плесени и гниющей древесины. Отгороженная стеклом от вони, Люсиль могла представить себе, что оказалась чудесной весенней ночью в Сиднее, воображала, что дышит прохладным и чистым воздухом, любуется сияющими высоко в небе звездами и наслаждается покоем. Огромная фигура, почти неразличимая в сумерках, вышла из тени и направилась к Люсиль.

— Привет, Люсиль.

— Привет, К'астилль. Поговорим по-английски?

— Практика в английском нужна скорее мне, чем тебе.

— Ты права — твой язык мне пригодится гораздо больше, чем тебе — мой.

К'астилль помедлила, прежде чем ответить, несомненно пытаясь понять сложную фразу Люсиль насчет знаний и потребностей. К'астилль уже неплохо понимала по-английски, но еще не умела выражать мысли так же точно и кратко, как Люсиль.

— Твой язык не пригодится мне только покамест. Придет время, когда мое умение выражаться на языке людей приобретет огромную ценность. Потому позволь мне попрактиковаться.

— Разумеется, К'астилль. Я просто пошутила.

К'астилль что-то проворчала в ответ. Зензамы не признавали ни дружеских насмешек, ни какого-либо иного юмора.

Люсиль Колдер отошла от фургона и направилась к центру поляны. Вокруг продолжалась обычная суета: зензамы распаковывали багаж и устраивались на новом месте. В окнах одного из низких строений загорелся свет, отовсюду слышались обрывки разговоров и песен.

Стайка детишек-зензамов скользнула мимо, гоняясь друг за другом в игре в пятнашки, которую мгновенно узнал бы любой ребенок-человек. Дети уже давно привыкли видеть в группе половинчатого уродца, а некоторые даже слушали его истории о Земле и космосе. Но в основном дети уделяли Люсиль не больше внимания, чем взрослые. Люсиль понимала, что она еще слишком мало знает о семейных отношениях зензамов.

Все, что ей было известно — имена детей полагалось употреблять с приставкой «О'». К'астилль очень гордилась тем, что ее еще в раннем возрасте перестали звать «О'астилль».

Сквозь запотевший пластик шлема Люсиль взглянула на небо, звезды, Нова-Сол-А, сияющее вдалеке даже ярче, чем полная луна, отбрасывающее резкие тени. Ночное небо было чудесным: чистым, бархатисто-темным, подчеркивающим великолепие звезд.

Люсиль понимала, что ее место — там, среди сверкающей россыпи звезд. Но она только начинала смиряться с мыслью, что, возможно, проведет здесь весь остаток жизни. Ей было странно думать, что еще два столетия назад все люди были так же прикованы к Земле, даже не предполагая, что существуют другие пригодные для жизни планеты.

Но не менее странной была мысль о том, что ее окружает первое поколение зензамов, знающих наверняка, что во вселенной существует множество населенных планет. Но зензамы не изобретали летательные аппараты. Возможно, их не привлекала возможность оторваться от земли.

— Ты бы решилась путешествовать там, К'астилль? Хотела бы полететь в небо?

Ее подруга придвинулась ближе, прижалась длинным гладким боком к скафандру и положила четырехпалую руку на плечо Люсиль, запрокинув голову к небу.

— Хочу ли я? Это слишком слабо сказано. Никто из самых известных путешественников-зензамов, героев, исходивших все дороги, мореплавателей, обошедших вокруг планеты, не нашел Дорогу такой же длины, как самые короткие из ваших путей. Я жажду отправиться в небо, увидеть весь мир, все планеты, заселенные людьми и еще не открытые ими.

— Ты непременно побываешь там.

— Да, как пассажир на ваших кораблях. Но когда-нибудь у нас будут свои корабли, и мы вырастим свои звездные Дороги. Пойдем же, я хочу есть. Надо проверить, вырастили ли наши химики эту отраву, которой ты предпочитаешь питаться.

Вдвоем они направились к скоплению фургонов, унося в самой глубине души мечты о звездах.

Изо всех рафинаторов только Л'аудази, создательница жизни, была настоящей мечтательницей, да к тому же звездочетом. Ей было поручено присматривать за всеми рабочими животными группы, и она приложила все усилия, чтобы правительница позволила ей заботиться и о Колдер. Таким образом Л'аудази получила доступ к половинчатому и возможность часами говорить о небе. У Л'аудази был отличный