Не успели раны зажить, как новая напасть – немцы пошли с войной. Опять «вставай, страна огромная, вставай на смертный бой». И вставали. И шли. Впереди немец, а сзади заградительный отряд: своих же косит, если кто дрогнул и вздумал отступать. А уж если в плен к немцам попал или окружение, то и вовсе пощады не было. Сталин поражения никому не прощал: ни маршалу, ни рядовому. Вот так, солдатик…

А теперь что творится? Кто, с кем, против кого, зачем?.. Неужто нельзя в своем доме жить в мире со всеми? Немцы пришли, так хоть понятно было, против кого и во имя чего мы воевали. А вам-то самим понятно, за что вы воевали? За что проливали свою и чужую кровь?

– Нам думать некогда было. Мы задания выполняли. Приказы. А думали другие: кто отдавал эти приказы.

Старец в глубокой задумчивости смотрел на Мишку, понимая его состояние.

– Как дальше жить будешь, солдат?

Мишка пожал плечами, все еще не поднимая головы:

– Сам не знаю. Запутался я в своей жизни. Не вижу в ней ни смысла, ничего. Другие видят, а мне не дано. Наверное, рожей не вышел.

– А сказать тебе, почему не видишь? – тихо спросил его старец и тут же сам ответил:

– Потому что живешь во тьме. Во мраке. Бредешь, сам не знаешь куда. То лбом стукнешься, то в ров глубокий угадишь, то в яму свалишься.

Мишка еще ниже нагнул голову, почти к самим коленам, и не то прошептал, не то простонал:

– Меня учили одному: воевать. И не просто воевать, а побеждать. Иначе победят меня. Вот эту науку я знаю. А другой не научен. Не было других учителей.

Монах подвинулся к Мишке еще ближе и теперь положил свою старческую руку прямо на его густую шевелюру:

– Говоришь, воевать тебя учили? Вот и повоюй вместе с нами, солдат. Богу храбрые воины тоже нужны. Настоящие, надежные, верные воины, какие не побегут с поля боя и не станут в тылу прятаться. Или ты, может, думаешь, что в нашей жизни нет настоящих сражений? Поживи с нами, коль особо некуда спешить. Я тебе дам совет мудрых людей: если хочешь познать истину – остановись. А если хочешь услышать ее – помолчи.

Старец кивнул в сторону раскрытого конверта с письмом, который привез Мишка:

– Отец Лука за тебя просит. Приглянулся ты ему. И надо ж такому случиться, что вы встретились. Я-то, грешный, был уверен, что отца Луки давно нет на этом свете. Последний раз мы виделись годков эдак пятьдесят назад, когда после смерти Сталина нас по амнистии отпускать стали. Тогда он молодой был, курчавый, хоть и седой весь, как лунь. А каков теперь – даже не могу представить.

– Старенький совсем, – несколько оживился Мишка. – И тоже в колясочке. Ноги давно высохли. Да и сам он еле-еле, душа в теле. Мы случайно познакомились. Я ехал к своим однополчанам, они сибиряки, да с пересадкой пришлось в одном городишке почти сутки торчать без дела. Пошел прогуляться. Гляжу: не то монастырь, не то храм какой, да и зашел туда. Там никого не было. Только монах в инвалидной колясочке сидит возле большой иконы и молится. Я подошел, чтобы свечку поставить. Слово за слово, разговорились. Как узнал он, что я в эту сторону путь держу, попросил передать письмецо. Я так подумал, что друзья мои никуда не денутся, а просьбу надо уважить.

– Спаси тебя Господь, воин. Обрадовал ты меня, старика, этим письмом, утешил. Ведь прожитые годы, хоть и горькими были, а нет-нет, да и вспомнятся. Только одно ты не так сделал во всей этой истории с отцом Лукой.

– Что же именно? – Мишка удивленно вскинул взгляд на схимника. – Вроде, все так. Вот побуду малость, подсоблю вам, как просил отец Лука, да и двину дальше к своим друзьям. Наверное, волнуются уже: выехал – и как в воду канул.

Отец Иоанн улыбнулся и как-то загадочно посмотрел на своего собеседника:

– Нет, что касается его просьбы, все ты сделал правильно. В одном ошибся: думаешь, будто твоя встреча с отцом Лукой и то, что приехал ты к нам, это простая случайность. У Бога – запомни, солдат – нет ничего случайного. И нет ничего невозможного. Поживи, подсоби нам, старикам. Молодые руки ох как нужны! У нас пока один надежный помощник – Варфоломей да его дружок. Вон, полюбуйся на красавца.

И отец Иоанн указал взглядом за спину Мишки в сторону приоткрытой двери. Мишка повернулся и от изумления аж вскочил со стула:

– Да это же волк!