Мишку.
– Есть у нас такое поверье. Если прийти на это озеро в самую Пасху – ну, когда начинают ходить вокруг церкви, то можно услышать, как на дне озера тоже в колокола звонят и люди поют. Красиво поют! Христа славят! А иногда можно слышать эти звуки и в другие дни, но опять-таки только ночью, когда вокруг тишина.
Перейдя на едва уловимый шепот, Петро хриплым голосом дохнул в самое ухо Мишке:
– Я ведь тебе не басни рассказываю. Потому как сам слыхал. Все слыхал. И звон колокольный, и пение…
Мишка перестал улыбаться, слушая Петра.
– Дядька Петро, а это, случаем, послышалось вам не после.. Ну, этого самого, – он взглядом указал на почти пустую бутылку самогонки.
– Паря, не обижай старого акустика! – Петро тоже стал совершенно серьезным. – У меня слух что тогда, что сейчас знаешь какой? Я даже слышу, о чем тараканы на другом конце деревни шепчутся. Не, это не обман слуха, не иллюзия какая или мираж, как иногда бывает. Тут что-то другое… Только…
Он опять поманил к себе Мишку:
– Только шибко страшно там стоять и слушать. Долго не выдержишь. Вот тут и я сам не знаю, почему. Так что если ты и впрямь такой богатырь, как есть, то сходи туда и послушай. Ксюшка моя тебя проводит. Да и ей не так страшно самой будет. Может, услышите что. А, может, не только услышите. Но и увидите…
– Что мы там увидим? – оживился Мишка.
– Меньше знаешь – крепче спишь, – сразу оборвал его интерес Петро, уйдя в свои мысли.
– Разве в том дело? – задумчиво сказал он и снова взглянул на Мишку. – Понял хоть, к чему тебе рассказал, аль нет? Можно спастись народу. Можно! Ты, монах, не веришь, а я верю. Крепко верю в такое чудо. Вот так уйти на дно или еще куда – и начать новую жизнь. А остальные пусть живут, как знают. Пьют, колются, веселятся, гуляют, продают последнее. Им все равно недолго осталось. А мы нырь! – и нетушки нас. Я бы и сам пошел туда. Небось, хороший акустик и там пригодится, чтобы сволочь какая ненароком нас не засекла. Я хоть и безногий, а морская закалка во мне осталась. И слух у меня острый.
Мишка хотел еще о чем-то спросить Петра, но, увидев, как тот прикрыл глаза и окончательно ушел в себя, понял, что спрашивать его было теперь бесполезным делом.
– Помоги-ка мне, монах, – пробормотал Петро, не открывая глаз. – Устал я… Тесно моей душе грешной на этом свете. Ох, как тесно моей душечке грешной… Рвется она, родимая, и сама не знает куда. Тесно ей…
Мишка помог Петру перебраться с коляски на кровать, где тот обычно спал. Едва успев лечь, он тут же захрапел. Но неожиданно открыл глаза и снова пробормотал:
– Ты все же сходи туда… В Игнатовку… На озеро… Ксюшка покажет… А там глядишь…
Он замолк на полуслове и захрапел.
10. У ОЗЕРА
Ночь была прозрачная и тихая. Над лесом висел желтоватый диск луны, а все небо – от края и до края – было усыпано мерцающими звездами. Крупные, маленькие, красноватые и похожие на огоньки сварки, рассыпанные пригоршнями по небосводу, они сплетались в единый узор – на первый взгляд бесформенный, абстрактный, хаотичный, но при внимательном рассмотрении наполненный абсолютной гармонией и красотой. Мишка то и дело поднимал голову, любуясь бескрайними просторами звездного мироздания, улавливая то здесь, то там короткие вспышки падающих метеоритов.
– Как в горах, – задумчиво сказал он, вспоминая о чем-то своем.
– А ты что, в горах бывал? – спросила его Оксана, которая, наоборот, шла, опустив голову и всматриваясь в тропинку, чтобы не ступить в грязь.
– Да так, в молодости… Туристом…
– Ладно старить себя прежде времени. «В молодости»… Старец нашелся. Можно я тебя под руку возьму?
И, не дожидаясь Мишкиного согласия, легко просунула свою ладошку под его богатырскую руку.
– Только не думай ничего такого, – шмыгнув носом, сказала Оксана. – Шибко темно, а я в темноте плохо вижу.
– Как же ты замуж
