Он опустился пред образом в глубокий земной поклон, продолжая просить Заступницу всех христиан уже не словами, а сердцем вымаливая жизнь незнакомому воину, оказавшемуся в том же краю, где побывал когда-то и сам.
Наконец, он поднялся с колен и неслышно пошел к выходу. Его душа внутренне снова рвалась предстать пред святым образом – пусть неумытая, нераскаянная, ничего не умеющая, но в надежде на милосердие и любовь Божией Матери к грешникам. Но Мишка понимал, что больше того, о чем он просил, уже не способен.
– Откуда ты все это знаешь? – женщина вышла за ним и легонько тронула за руку.
– Что именно? – немного успокоившись, взглянул Мишка.
– Ну, про снайперов, ловушки минные, засады. Сам, что ли, воевал там?
– Да так, – уклонился от прямого ответа Мишка, – в книжках разных читал.
– Где ж ты так молиться научился? Я ведь молитвы разные знаю, а такой, какую ты читал, не припомню. Тоже, что ль, в книжках вычитал?
– Ежели что не так, не по-книжному, то прости. Предупредил же тебя, что не умею молиться.
Женщина опередила Мишку на шаг, встала перед ним и заглянула ему в глаза.
– Это ты меня прости, солдат. Я ведь знаю, что ты воевал. По глазам твоим вижу. Сердцем бабским чую. Оно не обманет. Воевал. Понюхал пороху.
– А кто тебя ко мне подослал?
Женщина первый раз за время их общения слегка улыбнулась:
– Не подослал, а подсказал. Надоумил, к кому подойти, чтобы мольбу мою услышали.
Мишка в изумлении посмотрел на нее.
– Ну и…
Женщина робко посмотрела в сторону храма, откуда они только что вышли, и чуть слышно прошептала одно–единственное слово:
– Она…
7. «БУМАЖЕЧКИ»
Уставший от всех дум и переживаний Мишка лег на топчан. Он даже не взглянул на Варфоломея, сидевшего на корточках у открытой створки печки и изо всех сил дувшего на едва теплившийся там огонек. Мишка еще пытался осмыслить слова, сказанные ему старцем, то начиная думать о встрече у дверей храма, но его мысли кружились и кружились, ни на чем не останавливаясь и ни за что не цепляясь. Ему казалось, что он в шаге, даже в полушаге от чего-то очень важного – только протяни руку и возьми ключ от некой тайны, но странная сила не пускала его сделать это последнее, решающее движение.
Настырная возня Варфоломея с сопением и вздохами оторвали его от этой внутренней борьбы.
– Слышь, кудесник, любимец богов, возьми кусок бумаги и подложи под щепки, – обратился он к Варфоломею. – Ты где слишком умный, а где как дите малое. Печи кладешь, а разжечь огонь в печи ума не хватает?
– Лежи, лежи, служивый, – не переставая дуть, ответил Варфоломей. – А коль такой умный, то скажи, где бумаги взять?
– «Где взять, где взять…», – пробормотал Мишка, не желая вступать ни в какие разговоры, но, вспомнив, что у него лежала не то газета, не то порванный журнал, ответил:
– Раскрой сумку.
Варфоломей порылся и с тихим радостным мурлыканьем под нос занялся топкой печи. А Мишка снова попробовал сосредоточиться на пляшущих в его голове мыслях. Он даже не заметил, как начал погружаться в сон. И наверняка б заснул, если бы не скрип входной двери и вскрик удивления, смешанный с ужасом:
– Что ты вытворяешь, безмозглая твоя голова?
В дверях стоял отец Платон.
Несмотря на сравнительно молодой возраст – ему едва перевалило за тридцать – он был уже архимандритом и давал понять, что с его словом и мнением обязаны считаться все. А по-иному, как он полагал, и быть не могло. Рядом с ветхими, немощными старцами, впервые
