гибнущей души.
«Как же я за вами соскучился! – вздохнул Мишка, вспомнив своего чудаковатого друга Варфоломея, отца Иоанна, других старцев. – Варфоломей, небось, уже рыбы наловил. Ждет, когда приеду, чтобы ухи наварить. Скоро, скоро уже… Как мне вас не хватало!..».
Нет, не одиноки
Мы по жизни этой
Крест свой без роптанья по земле нести!
Светит нам высоко
Невечерним светом
Матерь Всесвятая пламенем любви!..
«Чего искать? Чего бегать? – думал Мишка, ловя каждое слово звучавшей песни. – Хватит, навоевался».
Когда они приехали в скит, Мишка пошел искать отца Иоанна. Тот был в церкви. Сидя в своей инвалидной колясочке, старец беззвучно молился возле старинного образа Богоматери. Мишке не хотелось нарушать это молитвенной спокойствие и тишину. Он подошел и опустился на колени перед иконой. Ему показалось, что Матерь Божия в это мгновение заглянула ему в самую душу Своим всепрощающим нежным взглядом. Мишке захотелось молиться и молиться, как это делал старец, но он не мог найти нужных, подходящих для такого душевного состояния слов. Вместо этого в его душе и сознании звучала песня:
Тихим взором нежным
Снизойдет прохладой
С досок потемневших кротость и любовь.
Ты моя надежда,
Ты моя отрада,
Ты мне утешенье, радость и Покров!
6. МОЛИТВА
Мишка лежал на жестком деревянном топчане, закинув руки за голову и уставившись на темный, почти черный потолок. В дальнем углу бегал отблеск горящей лампадки. Он вспоминал странного собеседника, явившемуся ему в том ночном видении, и силился понять, что же это было на самом деле: сон, какая-то галлюцинация, плод собственного воображения или же тайна, вопрос, поставленный ему для того, чтобы помочь по-новому осмыслить прожитую жизнь.
«Такого не бывает, – размышлял Мишка. – Я уже многое забыл, а кто-то обо всем помнит. И прорубь, куда я провалился под лед. И Ваську с Генкой, когда они под КАМАЗ попали. И тот бой, когда все наши бойцы подорвались на фугасе. Или это в моей башке все записалось, а потом вдруг воспроизвелось. Допустим. А почему раньше такого не было? И кто он вообще такой? Так ведь и не ответил. Только камешки в речку кидал…».
Рядом заворочался Варфоломей. Потом приподнялся, сел на край топчана, свесил ноги и, не открывая глаз, словно во сне, тихим голосом запел:
Мой Ангел–хранитель,
От Бога мне данный
В сопутии жизни земной,
С младенчества сердцем любимый, желанный,
Ты был неразлучно со мной.
И, не открыв глаз, снова бухнулся на топчан, продолжая тихонько петь:
Зачем же в годину
Скорбей, испытанья
Твой голос небесный затих?
Зачем я не вижу
Во мраке блистанья
Серебряных крыльев твоих?..
«Вот еще чума на мою голову, – вздохнул тяжело Мишка, оторвавшись от своих дум и прислушавшись к Варфоломею. – Тоже мне певец с погорелого театра. Не пойму: дурак он, в самом деле, или только прикидывается. Были ж такие люди на Руси – юродивые. Ходили по городам, селам, чудачили. Одни с них смеялись, а другие за святых почитали. Может, и Варфоломей такой? Если раньше юродивые были, то почему теперь их не может быть? Кто ему сказал, что я решил покинуть скит? Ведь никто не знал, кроме меня самого. Никто. А он узнал. Или нутром почувствовал».
Варфоломей продолжал
