воздушных подушках в окружении кавалеров. Ерзает, истекает менструальными соками. Отсюда и жара!
– Не ругайтесь, – сказал Петр, – дороги не будет.
А самому после слов Давида уже виделась женщина в черной бархатной юбке, в чулках дымчатого цвета, нога закинута на ногу, бесстыже оголив выставленное бедро, она курит сигаретку, вставленную в китайский мундштук. Пускает кольца, каждое равное МКАДу. На мундштуке киты, на них черепахи, на них слоны, а на слонах пагоды. От того, как крутятся пагоды в пагодах, зависит погода и скорость ветра.
Не свойственный Балканам, резкоконтинентальный климат брал свое в напористые руки. Зимы стали холоднее, лето засушливее и жарче, вода ушла из колодца, появились растения, которых раньше не было. Сухие водоемы намекали на некую недосказанность и скрытую красоту природы. Галечное дно со змеевиковыми берегами словно призывали дервишей из египетского суфийского братства заклинателей змей.
Каждый пятый вид флоры и фауны находится на грани исчезновения. Там, где рос хлеб, будет расти только горчица. А там, где мог расти рис, не будет и крупицы воды. Пашня не распашена. Леса не расчесаны.
Скоро появятся странные люди, юродивые и лямые всех мастей, затем начнется великое переселение народов. Босния – страна, где началась Первая мировая война. Здесь же начнется и третья мировая.
– Нет, – возразил Эфлисон. – Третья мировая начнется в Иране. Мне друзья писали, что между Кутаиси и Тбилиси строят автобан. Зачем? Она же взлетно-посадочная полоса для самолетов. Базы появятся и в Карабахе, когда Азербайджан нападет на него и США признают независимость. Или наоборот. И все для баз. Количество терактов в Турции и России увеличится. Может бабахнуть и где-нибудь в Европе.
В общем, жопа, думали все трое, проезжая анклав Жепу.
Давид и Деспотовски слушали молча. Бани-Лука – столица республики Сербской, ей принадлежит 49 процентов территории Боснии. Вначале столицей был поселок Пале – оно же сербское Сараево.
– Кругом палево!
– И жарево!
В дешевой гостинице без кондиционеров они поставили тазики на пол и опустили в них ноги. Этому их научили в лагере партизаны. Порошкански, отпросившись по малой нужде, набрел на зиндан, в котором сердобольный охранник вещал заключенному:
– Если вам будет в камере жарко, вы нам скажите. Принесем тазик с водой, опустите туда ноги свои, и это лучше всякого кондиционера. У нас, говорят, все уважаемые сидельцы только так от жары и спасались.
Эфлисон и Порошкански проверили – работает! Теперь они сидели, болтая ножками в тазу, и рассуждали, откуда берутся пожары.
Это потому, что ради увеличения полезных посевных площадей решили осушить торфяники.
– Я еще в Греции, – кипятился Эфлисон из-за того, что он, как тот кабанчик, не вылезая из корыта со слюнями, – упрашивал пожарных авиаторов не тушить торфяники водою из самолетов. Потому что от удара воды горящие головешки разлетаются на сотни метров и запаливают все новые очаги. Но авиаторам было по барабану, главное, что за вылеты хорошие деньги платят! Они как наемные военные. Им все равно, где и что бомбить. Главное, чтобы заплатили. Они мир воспринимают как компьютерную игру. На днях смотрел в Интернете – опять самолеты бомбят леса под Спартой. Сбрасывают пробирки с водой, как некрасивых детей в пропасть. Еще при этом бахвалятся, что потушить торфяники – дело плевое и недорогое.
– Они не столько тушат, сколько делают вид, что тушат, – согласился Петр. – Потушить торфяные пожары на такой стадии, которой они достигли сейчас, очень сложно, а выливание воды из Ил-76 или БЕ- 200 на огромные горящие и тлеющие торфяники совершенно неэффективно.
– Есть один способ! – предложил Порошкански. – Надо только поднять горные реки временными плотинами, зальются осушенные болота, и торф погаснет. И Коран, и Дрина, и Сава, и Неретва, и Драва, и Тара, и Мур быстро справятся с этой задачей. Какие поэтические названия! Почему же это не сделали до сих пор?
– Для этой задачи надо сюда русских звать! – заулыбался Петр, вспомнив, как при русских в Албании строили заводы и перегораживали плотинами реки. Как наполнялись рукотворные чаши водохранилищ.
– Да русским неинтересно делами меньшего масштаба заниматься. Либо блоху подковать, либо ГЭС на Лене построить. Русскому мужику не интересно строить дачу. Это быдлячество. Вот ГЭС на Лене или блоху подковать – это да.
А пока русский мужик спал, клубы дыма распространялись по миру, как огромные завитые пепельные локоны. Горела не только БиГ, горели нефтяные вышки в Ираке. Росла озоновая дыра над Кабулом. В Сибири волновой удар чуть не разрушил Красноярскую ГЭС. А в Венгрии прорвало дамбу на заводе по производству алюминия, и тысячи гектар, в том числе Дунай с притоками, были залиты «красным шламом» – вот они, менструальные потоки Глоби.
Тут же вспомнили экологическую катастрофу в Мексиканском заливе, когда нефтяная платформа «Бритиш Петролеум» была подобна каракатице, спасающейся от преследователей за чернильными пятнами. Уходя на дно, она выпустила наружу миллионы тонн черного золота. Неплохая нефтяная маска на лицо Большой Женщине. Сколько ни меняй прокладок и тампонов, все равно этот поток не остановить.
– Пипи настал БП, – выслушал Порошкански информацию по радио. – Если они новой скважиной, что сейчас бурят, не удовлетворят ее, то БП уже не выкарабкается. Исками замучают отдыхающие на Майами-Бич.
– Ничего ей не будет, потому что БП и есть Большая Женщина Глоби. И бич в ее руках.
Глава 27
Жаргон подонков
В августе жуткая жара привела к пожарищам и замеси из завесы. Дым такой, что фонаря не видно с двух метров. Медицинские марлевые повязки не помогали. Пепел, оседающий в носоглотке за день, равен пеплу, оседающему за год в легких заядлого курильщика. Спасали только строительные респираторы. Тем не менее полгорода надело марлевые повязки, как во время гриппа «испанки».
– Это водяной в лесах курит в самокрутках из кувшинок гашиш, – говорил Эрик; дым, кажется, вводил его в наркотический транс.
– Нет, это закоротило осветительные приборы в Луже, – клонил в сторону футбола Рауль.
Жара. За день плиты панельных домов раскалялись как в хамаме – хана нам. Ночью воздух на улице становился чуть прохладнее, и плиты начинали отдавать свое тепло.
Мы ходили по квартире Марины по пояс голые, обливая тела из лейки и пластиковых бутылок. Раньше двор был засажен деревьями, но ради точечной застройки деревья поспиливали, а на их месте воткнули железобетонную дуру в двадцать пять этажей. Сплошное остекление отражало лучи солнца, перенаправляя их на окна Марины. Ощущения как у жертвенных быков и агнцев в храме солнцепоклонников.
– Это и есть русская баня? – спрашивал Жан, обмахиваясь горшком с фикусом, как веником.
– Скорее финская сауна!
Сидели, обмотавшись мокрыми, потом влажными простынями – как благородные, потом важные патриции в римских термах.
– Раз уж я познал, что такое русская баня, научи меня ругаться матом, – попросил Жан. – Баня лучшее для этого место. Все наглядно.
– Зачем тебе?
– Потому что язык, на котором мы говорим, это не тот язык, на котором говорят все другие.
– Вот заведешь себе женщину, она тебя и научит ругать матом – в постели.
– Мне не нужна другая женщина, мне нужна Александра.
– Александра тебя уже точно мату не научит. Не попросит взять ее сзади в грубой форме.
