ноги. К тому же круглая отличница. Ездила на всевозможные соревнования по всему свету, получала грамоты, носила яркую импортную одежду. Пока ее не сглазили. Однажды на крупном турнире она разбежалась, оттолкнулась, сделала несколько переворотов в небе, но сорвалась со снаряда и сломала ногу. Не смогла сгруппироваться. И все – больше в ней не было ничего интересного для меня.
Я воспринимал ее как звезду, задирающую нос. Однако это не мешало другим мальчикам из класса сходить по ней с ума и бредить о ней в своих фантазиях. Бредить-то они бредили, шутили, вертелись, терлись, ошивались, слонялись, бродили, шмондили где-то поблизости, но реального шага сделать так и не решались. А потом, после школы было уже поздно. Родители увезли Сашу выступать за сборную Франции. Там можно было получить неплохие доходы с ее образа, да и условия тренировок получше, а конкуренция за попадание в состав сборной поменьше.
Впрочем, никто не знает, что положила на сохранение в банк Сашка. Может, заработанные на прекрасном образе рекламные деньги или золотые слитки, полученные на Гран-при. Кто знает, что там за тайна, но мои друзья свято уверовали, что там лежит нечто большее, чем деньги. Что там, за массивными дверями сейфа, спрятана некая тайна любви. И ради этой тайны мы по очереди ходим в банк, который решили грабануть, то снимая, то кладя деньги на счет. При одной только мысли, что через несколько дней мы уже провернем эту операцию, мое сердце бьется так, будто это подземные толчки в Японии, разрушающие атомные станции и поднимающие цунами в крови. Тело раскаляется как реактор, выступает испарина, пот катится крупными мухами-атомами, я пытаюсь его смахнуть купюрами с розовыми полосками, словно радиацию, глядя на продолжение себя, маленького уродливого Ленарчика, в выпуклых стеклянных стенах фасада и в зеркальном потолке.
Кругом компьютеры и камеры. Все напичкано электроникой, все автоматизировано и информатизировано. А все ключи, все программы и коды от этого вездесущего Интернета, как и все крупнейшие мировые серверы, – все находится за семью печатями и семью океанами где-то в США. Туда, словно пуповина к плаценте, ведут все провода. А значит, и вся информация принадлежит Америке. А если эти серверы выключат и информацию будут выдавать за деньги или дозированно? Или единоличные владельцы всех ключей от прошлого возьмут и перепишут всю историю? В том числе и нашу историю. Ибо потом в газетах напишут, что мы обыкновенные мошенники и разбойники. А пока этого не случилось, я расскажу ее как есть. Но обо всем по порядку.
Глава 1
Углы овала
Какая-то тоска заставляла меня глазеть на проходивших мимо женщин. С узкими плечами, широкими ступнями, вульгарными губами и худыми ножками – разных.
«А ты ведь бездарность, – сказал я себе, – и никто никогда на тебя не уставится. В оправдание не было ничего. – Пустота».
Так продолжалось несколько минут. А может, туда запустить буйное растение – чтобы заполнить все сразу. Ну, например, бешеные огурцы. Целый куст бешеных огурцов – пусть растет, наливается соком, а потом резко сдавить сердце – и взрыв из семян.
И вдруг она, как маленькая девочка, моя мысль, как маленькая девочка у дикого растения, сидит на корточках и тупо смотрит, дергает листья, а потом сворачивает их в трубочки. Это моя память с самого детства, с истоков сознательной жизни. Девочка вырастет в женщину и попадет под мой пристальный взгляд через зеленую трубочку.
Попробовать бы записать в дневнике историю наших взаимоотношений. Историю нашей жизни и нашей нелюбви. Но сначала позвонить Петру в Албанию, а потом сесть и написать. Кроме шуток, этот звонок по работе – неплохая тема, даже звучит: Петр и Тирана.
Таможня не пропускала груз – свежую рыбу в цистернах. Нужен был новый инвойс, а тут еще вторую неделю – невыносимая жара, градусов под пятьдесят. Такого у меня на памяти не случалось. Начальство сильно потело и нервничало. Всего скорее меня уволят. Мне было плевать, в конечном счете, я все равно решил уйти. Дело не шло.
– Алло, Петр, Петр, я тут начертил новый инвойс. Петр, плохо слышно, да, инвойс, вы его ляпните печать и вышлите обратно, только штампаните.
Слышно было плохо, ужасно, какие-то шумы, Петр сказал, что это ураган с моря. Скверная погода.
Я ждал четыре часа, сидел с карандашом и ждал.
Факс не приходил, наверно, повреждена линия или еще что-то… Петр предупреждал. Очень хотелось спать, но прежде чем свалиться, под заглавием я вывел наискосок: «Море ни с кем не хотело делиться своими рыбами».
На обратной стороне, в верхнем углу, я написал буквально следующее: «Товар испорчен, придется сочинять заявление об уходе, интересно, какая сила меня вытолкнула».
Шофер – кажется, он был румыном – поддержал мою ногу. Помог залезть на цистерну. Если она уже сейчас успела накалиться так, что обожгла мне ладони, то что же будет к полудню?
Инспектор таможни, сорвав пломбу, открыл люк. Приторная прохлада. Захотелось окунуться с головой, спрятаться в этот аквариум на колесах. Должно быть, в каждом океане есть свое море будущей смерти.
Рыба, вытащенная инспектором на пекло, щурясь, разглядывала солнце, пыталась ударить по нему хвостом. Я тоже пару раз, прикрыв глаза пальцами, посмотрел вверх, на небо сквозь решетку. Казалось, рыбы, почувствовав опасность, сбились в один угол. Мне так показалось.
Инспектор написал заключение, я расписался. Это было максимум, что удалось сделать. День пролетел быстро, как ночь лунатика.
После бессмысленных перемещений из одного кабинета в другой, в кафе-метро, где он ел, куда он ехал, он не знал, не помнил. Я.
Парень с бутылкой пива, с растрепанной черной шевелюрой, в рыжей кожаной майке чуть было не помешал мне.
Тормоз, шланг с тормозной жидкостью.
Сунув палец в почти закрывшиеся двери, я даже не надеялся. Все же прошел через таможенные круги- этапы.
Обычно такая вялость ни к чему хорошему не приводит, но здесь мне открыли двери. Парень, как скалолаз, карабкался по моим следам. У каждого свой ритм, своя карма.
Выбрав себе место-стул, плюхнулся напротив невысокой девушки. Она ела мороженое. Глядя на ее тени под веками, я сделал неожиданное открытие: во всех женщинах есть чернота. Как в цистернах, хотя это громко сказано. Скорее, мертвенность, зияющая пустота, наполненная клубами дыма, пыли, пахнущая резиновыми автомобильными ковриками, когда их убираешь, чтобы просушить. Во всех.
Оставалось подвести итоги сегодняшнего дня. Заглянул в чересчур большой вырез молоденькой кондукторши. Восхитился – мол.
Мол:
– Какая вы! – одновременно и подкол, и комплимент.
Подержал за руку официантку, расплачиваясь за обед.
– Вы дали много.
– Где много?
Здесь-то и прикоснулся.
– Вот здесь много.
Интересно, пригласи я ее танцевать… Когда невысокая, совсем крохотная женщина откликается, это всегда честь.
Мы вышли на одной станции. Однажды я танцевал с дамой, державшей сигарету в руке. Мороженое – это нечто другое.
Да, и еще мне сегодня в трамвае одна мечтательница наступила на ногу. Долго улыбаясь, извинялась.
И вот эта ночь в женщинах и звездах.
Когда передвигаешься на перекладных, теряешь попутчиков. На «Комсомольской» я потерял этого паренька. А вот теперь перед подъездом моей бывшей жены он неожиданно возник, держа вместо пива бутылку шампанского. Закупоренную. И коробку конфет.
