Однако Хасбулатов обладал характером не менее сильным. Да и не понимал он поначалу, в чем заключается его вина.

Руслан Имранович, напротив, искренне полагал, что Ельцину нравится его независимость и твердость; за это, дескать, он и был поставлен спикером – совсем как на Западе, где законодательная власть подстегивает власть исполнительную; это ли не основа основ демократии, о чем Ельцин сам много раз объявлял, заседая и в союзном, и в российском парламенте.

Хасбулатов никак не мог уразуметь, что все прежние демократические лозунги давно подверглись уже тотальной инвентаризации . То, что годилось для борьбы с Горбачевым, сегодня напрочь растеряло свою актуальность. От парламента требовалось теперь совсем другое: покорность, послушание, управляемость.

Когда Гайдар начал свои реформы, Хасбулатов в самом деле не понимал, куда тот столь лихорадочно торопится. Не в пример Ельцину, спикер отменно разбирался в экономике, долгие годы заведовал кафедрой экономики в Плехановском институте и даже дослужился до член-корра Академии наук. Руслан Имранович хорошо помнил, как в 1990 году Гайдар – он работал тогда зав.отделом «Правды» – зарубил его статью об экономическом будущем страны. «Автор фактически выступает за рынок, а рынок в Советском Союзе никому не нужен и невозможен», – начертал тогда рыночник Гайдар.

Та многочисленная информация, которая стекалась теперь со всей России к Хасбулатову, наглядно показывала, сколь ошибочными и поспешными были расчеты Гайдара. Спикер не считал нужным скрывать свои эмоции, полагая, что тем самым помогает Ельцину корректировать выбранный курс.

Но в ответ президент – шаг за шагом – демонстрировал свое неприятие; причем делал это в привычной хамской манере.

Сергей Филатов, работавший тогда первым вице-спикером, пишет:

«Все, казалось, мог вытерпеть Хасбулатов, но он не выдержал унижения. И началось ведь с мелочей – ему перестали сообщать время прилета и вылета Ельцина, у спикера отключили телефон прямой связи с президентом».[22]

Ельцин был сумасбродным властолюбцем. Хасбулатов – горячим и гордым кавказцем. Никто из них не желал сделать первый шаг навстречу друг другу и ворох взаимных обид и мелочных претензий разрастался на глазах, навсегда погребая под собой былую дружбу.

Хотя нет. Хасбулатов еще долго был готов к диалогу с Ельциным. Тот же Филатов свидетельствует, что в апреле 1992 года, после приснопамятного Шестого съезда, Хасбулатов предложил пообедать втроем: Ельцин, Филатов и он.

«Ответ Ельцина был категоричен:

– Нет. Хватит, я натерпелся его лицемерия и изворотливости, ему ни в чем нельзя верить, тем более доверяться. Опять обманет».

То есть, как видно, эту опасную свару затеял вовсе не Хасбулатов. Вновь, как бывало уже не раз, амбиции Ельцина оказывались сильнее голоса разума. Он продолжал накручивать сам себя, культивируя высосанные из пальца обиды…

И все-таки – в итоге – встреча у них состоялась. Только лучше б ее и не было вовсе.

Это было уже в середине 1993 года. На разговоре настоял Хасбулатов: он до последнего момента верил, что войны можно еще избежать. Но, приехав на Ленинские горы, в правительственный особняк, спикер сразу понял, что разговора не получится.

Ельцин находился уже в сильном… э-э… возбуждении. Прямо с порога он сказал Хасбулатову какую-то гадость, и Руслан Имранович поймал в этот момент торжествующий взгляд Коржакова.

«Ты хотел Ельцина? – читалось в генеральских глазах. – Вот тебе Ельцин: кушай на здоровье».

Примерно та же возня творилась и вокруг Александра Руцкого. Когда накануне выборов Ельцин предложил ему идти в спарке , будущий вице-президент от волнения даже потерял голос.

«Борис Николаевич, да я… Не подведу никогда… Верьте: преданней человека не найти…»

Кадровый вояка Руцкой, как и профессор Хасбулатов, попался ровно на ту же самую удочку: он возомнил о себе невесть что. Но все стало понятно уже во время президентской инаугурации: Руцкого даже не позвали на сцену. За ельцинским бенефисом он скромно следил из зала. Не нашлось ему и кабинета в 14-м президентском корпусе Кремля, куда вскоре переехал вместе со всей командой Ельцин. То есть для помощников и халдеев кабинеты имелись, а для вице-президента – нет.[23]

«Главной ошибкой Руцкого, – без обиняков пишет Ельцин, – было упорное нежелание понять и принять собственный статус. С самого первого дня он считал, что вице-президент – это, если по-простому, первый заместитель президента».

На самом деле, во всем мире – в той же Америке, с которой слизали мы институт президентства – именно так и заведено: вице-президент – это второй человек в государстве. Так что в своих обидах и претензиях Руцкой был совершенно прав.

Просто поначалу он никак не мог уразуметь, что его попросту использовали как статиста; яркую приманку для избирателей, вроде насаженного на крючок дождевого червя.

«Внешность заслуженного артиста, боевой летчик – Герой Советского Союза, говорит резко и красиво. Одним словом – орел…» – так описывает Ельцин свои мотивы при выборе кандидатуры Руцкого.

Ну что тут скажешь?[24]

Сам того не подозревая, Руцкой оказался в роли веселого лопоухого щенка, подаренного заботливыми родителями своим чадам во время дачного сезона. Но за лето щенок подрос, погрыз все обои и мебель.