дома и отвести войска на позиции. Никакой угрозы для ГКЧП защитники Верховного Совета не представляли. Пошумели бы, покричали – и разошлись: не вечно же сидеть им на баррикадах.

На этот вопрос ответа нет до сих пор…

…В 14 часов 15 минут президентский лайнер «Ил-62» вылетел из московского аэропорта «Внуково» в Крым. На его борту находились лидеры ГКЧП – Крючков, Язов, Тизяков, Лукьянов и примкнувший к ним заместитель генсека Ивашко.

Им почему-то было очень важно увидеть Горбачева первыми, опередив Ельцина. Настолько важно, что председатель КГБ Крючков решился даже на пошлый обман: когда предсовмина РСФСР Силаев сообщил ему утром, что российская делегация отправляется к генсеку в 16 часов, Крючков попросил отсрочить вылет – иначе он не успеет к ним присоединиться.

Обман этот вскрылся, лишь когда Крючков с компанией поднялись уже в воздух. Ельцин рвал и метал. Он требовал любым путем остановить самолет, задержать путчистов, но было поздно. Правда, главком ВВС Шапошников и предлагал ему сбить самолет – даже сам готов был тряхнуть стариной и сесть за штурвал (в прошлой жизни маршал командовал звеном истребительной авиации), – но такой разворот Ельцину точно был не с руки. Из героя он разом превратился бы в палача.

Невольно возникает вопрос: а почему, собственно, вожди ГКЧП так спешили? Что хотели донести – первыми, с глазу на глаз – Горбачеву?

Они что же, в самом деле, надеялись вымолить у генсека прощение? Вряд ли. Если горбачевская версия верна, и его действительно изолировали от внешнего мира, посадили под домашний арест («72 часа, как в Брестской крепости», – говорил он потом), то рассчитывать путчистам было не на что.

А вот, коли оттолкнуться от другого, поверить, что переворот начался с горбачевского благословления – прямого ли, косвенного: не суть – дело другое; все встает на законные места.

И тогда получается, что Крючков со товарищи мчались вовсе не замаливать грехи перед жертвой; они спешили уткнуться в колени своему духовному лидеру, гуру; спрятаться в домик , точно в разгар детской игры. Этакий вариант библейской легенды о возвращении блудного сына. «Папа, папа, мы не виноваты, мы старались как могли…»

Эти люди не поняли главного: Горбачеву они были уже не нужны. Вот, если б ГКЧП победил…

В ельцинских «Записках президента» я обнаружил странную, но очень существенную неточность.

«19.25. Самолет с путчистами приземлился на аэродроме “Бельбек”» – сообщает он. Хотя абзацем выше и указывает, что вылетел этот самолет в 14.15.

Лета от Москвы до Крыма – около двух часов. Это что же, получается, лайнер мятежников кружил в воздухе лишних три часа?

Да нет, конечно. «Ил-62» совершил посадку в «Бельбеке» в 16.08: факт этот документально зафиксирован следствием. Сразу из аэропорта, кавалькадой «ЗИЛов», путчисты отправились в Форос, к Горбачеву на дачу.

То есть, к тому моменту, когда «Ту-134» с Силаевым и Руцким – это случилось в 19.16 – приземлился в «Бельбеке», – опередившие их председатель КГБ и министр обороны битых два часа находились уже на объекте «Заря».

Другое дело, что Михаил Сергеевич принимать их – до приезда российской делегации – отказался. Интересно, кстати, почему?

Может быть, он боялся недавних своих соратников? Ждал, что они попытаются задушить его, словно Отелло Дездемону?

Ерунда. Дача была наводнена верной ему охраной, тогда как московские гости приехали без оружия и какого-либо силового сопровождения. Более того, их самих тотчас же взяли на мушку, напрочь игнорируя возмущенные крики начальника службы охраны КГБ генерала Плеханова. (Горбачев даже велел открывать огонь, если они попытаются прорваться к нему в апартаменты.)

Не хотел видеть их? Такой личный неприязнь испытывал, что даже кушать не мог?

Таксебе аргумент. Для политика симпатии и эмоции значение имеют в последнюю очередь.

Самый правдоподобный ответ – Горбачев хотел избежать каких-либо неприятных объяснений. С неудачниками говорить ему было не о чем. Именно поэтому, даже после приезда Руцкого и Силаева, он отказался принимать Крючкова и Язова. Встретился исключительно с Лукьяновым и Ивашко – сиречь с людьми, формально в ГКЧП не входившими.

Да и то: едва начали они что-то говорить, оборвал на полуслове. «Иди, посиди там, – резко указал он Лукьянову на дверь, – тебе скажут, в каком самолете ты полетишь».

Он словно боялся, что его вчерашние наперсники – в присутствии российских лидеров – наговорят чего-то лишнего.

Недаром, сразу по возвращению в Москву, Горбачев бросил журналистам странную фразу: «Всего я вам никогда не скажу»…

Вообще, та, первая после его освобождения пресс-конференция, была на редкость странной и суетливой. Журналистам из демократических изданий, запрещенных ГКЧП, не позволили задать Горбачеву ни единого вопроса. Да и многие вопросы, которые прозвучали, тоже остались без ответа.

Михаил Сергеевич – так, по крайней мере, казалось – был слишком погружен в собственные муки, искренне наслаждаясь смакованием перенесенных страданий.

И в этом заключалась главная его, роковая ошибка. Не терзаниями своими должен он был упиваться, а сразу же показать, кто в доме хозяин. Но вместо этого, едва спустившись по трапу – мертвенно бледный, чуть ли не в больничной пижаме – президент СССР помчался домой страдать.

А в это время Ельцин окончательно перехватывал бразды правления, замыкая власть на себя.

«Я спортсмен и прекрасно знаю, как это бывает: вдруг какой-то толчок и ты чувствуешь, что игра идет,