В какой-то момент я спрашиваю Джека:

— Как это ты из другого измерения? Почему ты не говорил об этом раньше?

Он отвечает:

— Потому. Это секрет.

— Что это значит? Ты инопланетянин?

— Да, — говорит Джек.

— Я так и думал, — говорю я. — Ты хочешь меня туда отправить? Почему ты говоришь со всеми остальными режиссерами и показываешь им свой фильм, а мне нет?

Джек замолкает и делает глоток из бутылки чайна-колы.

— Потому что, — говорит он, — я проверял нашу технику, а потом мы собирались опробовать ее на тебе. — Он поворачивает правую руку ладонью вверх и другой рукой ставит на нее колу. — Ты нам небезразличен.

— Почему?

Джек предостерегающе поднимает правую руку, будто ответ на этот вопрос уведет нас слишком далеко в сторону. Бутылка падает на пол, пенясь и бурча. Джек невозмутимо поднимает мокрую бутылку, не обтирая пьет, а потом причмокивает.

— В любом случае, — говорит Джек, — все укладывается в пространстве без всякой последовательности. С точки зрения времени, нет «до» и нет «после». Мы показали Харрису фильм «Ковбой Немо» до того, как его сняли, хотя он всегда был снят и съемки еще не начинались. Правда, все равно мы зря это сделали.

Он улыбается:

— Мы в дерьме, чувак.

Мэтт прихлебывает пиво из кружки, которую держит в руке. Какое-то время я меряю их глазами, а они спокойно ждут.

Сегодня в их одежде ничего необычного. На Джеке та самая разрезанная футболка, а Мэтт снова вырядился под пирата, только с новой ярко-оранжевой шляпой.

— Я не должен был тебе этого говорить, — добавляет Джек, — но что уж там…

Он смотрит на Мэтта, потом снова на меня.

— У меня послание от Феликса.

— От Феликса Арройо?

— Феликс говорит, что пытался с тобой связаться, но его желание недостаточно сильно для особого сигнала.

— А…

— Он любит тебя настолько, насколько может, но не может любить тебя очень сильно, — заканчивает Джек.

Джек хлопает в ладоши — бутылка чайна-колы уже куда-то пропала, — и Мэтт поднимается со стула с отпиленными ножками.

— Итак! С этим разобрались, и теперь…

Я смотрю на Джека, недоумевающе сморщив нос.

— Ты поймешь позже, — отвечает Джек.

— Джек? — начинаю я. Он вышел на кухню, и я повышаю голос, чтобы он меня услышал. — Так ты проверяешь путешествие между измерениями на других до меня?

После непродолжительной возни и грохота Джек возвращается в зал с апельсином в руках и согласно кивает.

— А когда что-то не получается, эти люди пропадают?

Джек опять кивает:

— Пропадают.

Меня это немного удивляет и беспокоит.

— Есть причина тому, что я на него похож, — говорит Джек, очищая апельсин.

Вот это да!

— Это потому, что я — один из Феликсов, но меня растворила вечность, в которую попадаешь в Розовом. После того как пролетишь через вечность, трудно снова себя собрать так, чтобы достичь одной конкретной цели и связаться с одним-единственным человеком из миллиардов людей.

Под разломанным стулом я замечаю книжку о водевиле.

— Вы что, ребята, увлеклись комедией?

— Водевилем, — отвечает Мэтт с сумасшедшей ухмылкой.

Джек говорит:

— Водевиль дает фокусировку. Концентрирует реальность в наэлектризованной атмосфере, типа того! И тогда можно найти зазор, через который попадают в Розовое. Понимаешь?

— Это такой трюк, — говорю я.

— В точку, — говорит Мэтт.

Я почти понимаю. Я выжидательно смотрю на Джека и улыбаюсь.

Мы беремся за дело, но сначала Джек доедает апельсин и дает котенку, который у них живет, облизать свои мокрые от сока пальцы.

Мэтт и Джек проводят инструктаж. Мы сидим за квадратным столиком со столешницей — шахматной доской. Вся остальная мебель перевернута вверх дном. Бумаги раскиданы по полу. Я не помню, была ли комната в таком же беспорядке, когда мы только начинали. В шахматном столике таятся какие-то космические вибрации.

Я вспоминаю, как они решили, что их ограбили, пока они пару минут играли в скоростной баскетбол или как там это называется. Они еще говорили, что почему-то им перевернули всю мебель.

Они видят, что я сосредоточился на шахматном рисунке (я почти боюсь этого квадратного столика с пивной кружкой), и предупреждают меня, что столик не имеет никакого отношения к тому, что мы делаем. Они просто нашли его на пожаре.

— Тогда почему он стоит точно в середине комнаты? И вообще зачем он?

— Для наших комических номеров, — объясняет Мэтт.

Они учат меня Розовому. Я учусь медленно. Мне становится смешно.

Я смеюсь, а Джек сообщает мне, что сегодня у них с Мэттом дни рождения. Они хотят подарков?

Я говорю:

— Поздравляю с двадцать третьим днем рождения.

По-моему, они проводят обучение не совсем правильно. Но, толком не зная, что именно они делают, я не уверен. А они ничего не говорят.

Они не хотят казаться новичками. Они относятся к этому серьезно. Не думаю, что когда-нибудь еще видел их такими серьезными. У обоих очень симпатично наморщены лбы. И из-под этих наморщенных лбов они то и дело смотрят мне в глаза. Выглядит смешно, но они явно чего-то ждут. Я как-то должен отреагировать или куда-то переместиться.

Откуда ни возьмись появляется большая желтая сумка. Красивая. Джек и Мэтт общаются друг с другом непонятными мне жестами. Я вспоминаю, как Мэтт «говорил» руками, разрубая воздух. Он много жестикулирует. Сценка с этой желтой сумкой напоминает комический номер братьев Маркс.

Особенно тот, где Харпо не дает коридорному отнести сумку наверх, в номер. Джек и Мэтт держатся за сумку. Джек пытается взять сумку у Мэтта, но Мэтт-Харпо думает, что Джек-коридорный хочет ее совсем отобрать.

Мэтт забирает сумку и ставит ее на пол. Джек хочет ее унести, но Мэтт снова ее вырывает.

Яркость желтой сумки меня завораживает. Кажется, она становится еще ярче.

— А что в сумке? — спрашиваю я, но они меня не слышат, потому что сосредоточились на номере. Я начинаю громко хохотать.

Время от времени во мне возникает беспокойство, что они на самом деле не могут поделить сумку, но я тут же понимаю, что эта процедура выполняется для меня, для моего просвещения, если хотите. Мне передают знания.

Джек засовывает руки в штаны Мэтта, в его расклешенные пиратские брюки, вот так так… Он гладит