людей пахнет изо рта хуже, чем где бы то ни было, говорю я себе.

Время от времени кто-то вздыхает: как жаль, что Феликс Арройо умер.

— Такое несчастье, — говорят они, а потом всегда спрашивают: — А как с ним работалось?

Мне это кажется странным.

Солист поет песню Вэна Моррисона и, чтобы отвязаться от Мэтта, ходит туда-сюда и все равно по- идиотски на него натыкается, делая вид, будто не замечает танцора. Забывшегося в танце Мэтта оттолкнуть легко, да и виски уже дает о себе знать. Сколько он уже выхлебал? После толчков Мэтт каждый раз возвращается на прежнее место, рядом с солистом.

— ПОСМОТРИТЕ НА МЭТТА!!! — кричит Стюи.

К восторгу Стюи, солист толкает Мэтта еще и еще. Я начинаю нервничать, будто с Мэттом вот-вот произойдет что-то ужасное.

К тому времени, как с Мэттом действительно случается нечто ужасное (солист хватает его и бьет в челюсть, однако промахивается и попадает по тарелкам), мы все уходим на следующую вечеринку.

Особенно часто я общаюсь со своим «сабельным» клиентом, для которого в последние годы сделал не меньше шестнадцати роликов. Его зовут Кении Сэйбин [46]. Он сумел организовать почтовую рассылку музыкальных компактов по всему миру. К тому же он был близким другом Феликса Арройо и не раз играл в его группе.

Сэйбин помогал Феликсу с группой выбирать инструменты. Между Сэйбином и остальными друзьями этого парня образовалась странная связь.

Я — один из этих друзей, ежащихся в холодном и жестоком мире после смерти Феликса. Мы свято храним память о нем.

Нужно придумать секретное рукопожатие.

Все мои друзья, коллеги и знакомые, переговорив друг с другом по сотовым, идут в Купол. Это надувная сцена, которую установили специально для концерта Джима Бока и группы семидесятых «Дива». Мы с Мэттом присоединяемся.

К Куполу ведут свежие следы автомобильных шин. При виде тысяч людей, входящих в здание и выходящих оттуда, у меня вырывается:

— Ну и шоу!

Я паркую «шевроле» у бордюра. В магнитоле гремит «Спичлесс». Мэтт отмечает жестом каждую ноту, вылетающую из колонки, направляя палец то на колонку, то на пол.

Стюи сидит сзади и исходит криком от удовольствия:

— ЗДОРОВО! МЭТТ, ЗДОРОВО-ТО КАК!

По-моему, в этот момент Мэтт готов его убить. Мэтт очень волнуется, что едет в машине с двумя гомиками. Боится, что мы отмочим какой-нибудь номер. Не хочет сегодня спать, потому что, наверное, думает, что я тут же влезу к нему в постель. Хорошо, что музыка на какое-то время его отвлекла.

Мы идем по снежной дорожке к Куполу, и Мэтт, воодушевленный виски и горным воздухом, рванул вперед. Правда, ему то и дело приходится сворачивать, чтобы спросить у проходящих мимо, как там концерт и хороший ли звук. Стюи, как овчарка, с завидным постоянством возвращает его обратно на дорогу, поэтому Мэтт остается с нами. Я спешу вперед, к парадному входу, надеясь увидеть Сэйбина.

В Куполе уже играет «Дива». Я замираю на месте, стараясь не привлекать к себе внимания: танцевать не хочется. А остальные бесятся, как панки: толкают друг друга, кидаются из стороны в сторону. Молодые рекламные ведущие, которые твердо решили оттянуться.

Вдруг передо мной вырастает Сэйбин — весь мокрый, потому что протанцевал весь вечер. Одновременно он успевает обсудить по сотовому какие-то дела с Японией. На нем парчовый жакет до пят, голова обрита, бакенбарды выстрижены в форме спирали.

— Последний писк, — хвастается Сэйбин.

Хайди дергает меня за пиджак и сообщает, что только что была за сценой и видела, как Мэтта вел к выходу массивный охранник. Но каким-то чудесным образом Мэтт появляется перед нами с тремя бокалами в руках.

Мы с Хайди и Сэйбином начинаем беседовать. Я бросаю взгляды на танцплощадку и везде вижу Мэтта.

Вот самые активные танцоры поднимают Мэтта на руках. Он не выпускает из рук бокал.

Смотрю через плечо Хайди и вижу, как Мэтта выводит охранник.

Смотрю направо и вижу, как Мэтт поет на сцене рядом с солистом-гитаристом «Дивы».

Пару секунд спустя Мэтт подходит и представляет мне двух юных рекламщиков: парня из Саскватча и девушку из России.

Еще через полсекунды он возвращается с новыми бокалами, которые стянул со столиков, расставленных по всему залу.

Он двигается очень быстро.

Мэтт просит у русской девушки номер телефона. Она собирается дублировать русские инфоролики и продавать русские товары у нас, в Штатах.

От этого Мэтт теряет дар речи и только постанывает: «О-о-о-о!.. Подумать только!» — за ее спиной, когда она не слушает. И вздрагивает, как от холода, хотя тут жарко.

— Пообщайся с ней, Мэтт, пригласи куда-нибудь. На то и конференции, чтобы знакомиться, — говорю я.

— Я не знаю, что говорить таким девушкам, как она. Я всегда очень нервничаю. — Он вздыхает. — Россия!

Мы уезжаем без девушки, но теперь у Мэтта есть ее номер. Стюи радуется:

— ЭТО БЫЛО ЗДОРОВО! ПРАВДА, ЗДОРОВО, МЭТТ?! МЭТТ?!!

— А? — отзывается Мэтт, на миг отвлекаясь от своего занятия: он смотрит на пятидюймовую колонку так внимательно, словно в ней сидят и играют сами «Спичлесс».

— ЗДОРОВО БЫЛО, А?!! — кричит Стюи.

— Да-да… — В слабом свете я вижу, какое у Мэтта отрешенное лицо. Сейчас он похож на зрителя в студии, где снимают какое-нибудь телешоу. — Да.

Я хотел было сказать ему, как красиво это выражение, но побоялся, что обижу его, и промолчал.

— Мне нужна гитара, — говорит Мэтт, отводя глаза от колонки.

Вернувшись в Саскватч, я обнаруживаю на газоне свежие автомобильные следы. Опять землю взрыли черно-коричневые колеи. Подростки-землекопатели в поисках развлечений. Ну как, развлеклись?

Им, наверное, все это смешно. А я кажусь себе старым и беспомощным. Зачем-то они выбрали именно меня. Почему меня? Наверное, не знают этого и они.

Я решил поработать над своим фантастическо-приключенческим сценарием, который когда-нибудь продам.

Йоланде Негрита нежится в ванне из зеленого базальта. По ее руке взбирается жук-носорог с крошечной свечкой на панцире. Такие же жуки со свечками ползают по всей зале с тысячами других представителей вида Umbonius Crassicornus. В каждом углу стоят маленькие алтари с фетишами и всевозможными благовониями. Один фетиш — крупная золотая раковина наутилуса с щупальцами из ладана, окруженная морскими веерами. Сквозь веера просвечиваются крошечные мальчики-феи, играющие в чехарду и покусывающие друг друга за соски. Другой фетиш — железный бульдог с дымящимися ноздрями, окруженный лесом из сосен-бонсай, увешанных маленькими колокольчиками. В третьем углу — огромная черная каменная змея, осыпанная лепестками и свернувшаяся в кольцо, вокруг которого летают пурпурные осы. И, наконец, в четвертом углу безостановочно вращается римская монета в человеческий рост. Свет из отверстий в полу отбрасывает на стены тени винтовых лестниц. С потолка свисают пузыри с разными жидкостями. В зале много пернатых: кетцали, ибисы, птенец птицы Рок, двуглавые птицы с человеческими ногами, змееголовые птицы, крылатые змеи — и кармазинные летучие мыши.

Йоланде Негрита поет и дергает за длинный красный хвост, свисающий с потолка. Сверху с серебристым шипением соскальзывает сверкающая веревочная лестница. Взобравшись по ней на верхнюю палубу, Йоланде Негрита подставляет сосок маленькой китаянке, хвост которой висел в зале. Китаянка жадно лижет и сосет сосок, покрытый галлюциногенной тинктурой, и впадает в задумчивость экстатических