Вся подготовительная работа по возвращению Сергея Очагова в человеческое сообщество была возложена на Василь Васильевича как знатока всех бюрократических тонкостей. Ему пришлось потрудиться — подправить сданное в архив дело о пожаре на даче, исправить записи в регистрационных книгах в кое- каких отделениях милиции, основательно поработать с персоналом местной поликлиники в Усть-Нере, где якобы и был обнаружен бомжующий подросток. Он страдал потерей памяти и только в последнее время кое-какие воспоминания стали пробиваться в его сознание. Нам трудно было понять логику, которой руководствовался фламатер, разработавшего этот план. Каким образом, спрашивал я, шестнадцатилетний подросток, обгорев на пожаре, мог оказать за шесть тысяч километров от родного дома в таежном поселке, куда только самолетом можно долететь?

Звездолет второго класса только усмехнулся в ответ.

— В этом все дело, — объяснил он. — В этой истории обязательно должно быть какое-то темное место. Мало ли кто когда-нибудь заинтересуется биографией этого юнца. Вот пусть он и поломает голову, как тот очутился за тридевять земель. Парень будет отвечать — не помню, и все тут. Он и в самом деле не будет помнить. В этом и будет заключаться загадка, которая полностью прикроет тайну его происхождения. Зато это приключение полностью освободит его от всевозможных государственных секретов, «почтовых ящиков», шарашек и прочих контор. Он потом вас ещё и благодарить будет.

С Очаговыми я встретился на даче, куда с помощью «Быстролетного» были доставлены работы Виктора Александровича. Начальник вооружений уверил меня, что теперь это не больше, чем плоскости, измазанные краской, и с отлетом фламатера станут раритетными свидетельствами необузданности человеческой фантазии. Блажен, кто верит, усмехнулся я. Теперь на родине, в окрестностях Снова, расставив полотна в небольшой комнатушке садового домика, в ночной тьме, задумчиво наблюдал, как прежней сильной жизнью наливаются картины. Наполняются светом и движением. Конечно, подобные превращения были едва заметны и ощущались только посвященными, но я знал и верил, что стоит выставить их, и в толпе всегда найдется зритель, который проникнется их тайным смыслом.

Виктор Александрович и его жена Наташа долго молча рассматривали картины. Разговор не начинали. У меня было очень мало времени — уже через несколько дней я уже должен был находиться на территории Соединенных Штатов, на краю Большого Каньона реки Колорадо.

— По всей вероятности, мы нашли его, — сообщил я родителям. — Совсем недавно в больницу в поселке Усть-Нера был доставлен паренек, страдающий потерей памяти. В последний месяц воспоминания стали возвращаться к нему. Он называет себя Сергеем, описывает страшный пожар, рассказывает о каком- то неизвестном, проникшем в дом. Тот оказался грабителем… Все это смутно, на грани бреда. Между ними вышла драка. Парень ударил взломщика, затем плеснуло пламенем, спасая картину, он выскочил в сад. Затем полный провал. Мы потратились на проведение генной экспертизы. Анализ подтвердил предварительное заключение, что это ваш сын Сергей Викторович Очагов, однако окончательное решение можете принять только вы сами, вернее Наталья Павловна. Знаете, человек с неуравновешенной психикой… С ним столько хлопот. Кроме того, нет полной уверенности, что в психическом отношении он осознает себя Сережей…

— Я хочу взглянуть на него, — сразу заявила Наталья Павловна.

— Да, конечно, — кивнул я.

— Но как он мог оказаться в каком-то поселке?… — неуверенно спросил Очагов.

Я развел руками.

Она узнала его сразу. Парнишка сидел в приемном покое, страшно исхудавший, подстриженный под нулевку — сидел и разглядывал навещавших других больных посетителей. Изношенный до последней степени, сизый халат был ему короток, из-под полы торчали высохшие до костей ноги. Обут он был в грубые полуботинки без носков — старушка-сестра побеспокоилась, принесла оставшуюся после умершего мужа обувку.

Некоторое время мы — Очаговы, я, Каллиопа с мужем, Василь Васильевич томились в коридоре. Я прикидывал, как нам поступить, если Наталья Павловна начнет испытывать сомнения, и Очаговы попросят время на размышления. В этом случае как нам сообщили из сонма, им никогда больше не увидеть своего сына. Он немедленно «сбежит» из лечебницы и за его дальнейшую судьбу будут нести ответственность хранители.

Ей хватило нескольких мгновений, что узнать своего ребенка. Никаких сомнений она не испытала. Сразу бросилась к нему, села рядом — нарядная, в светлом брючном костюме, — прижала его голову к своей груди. Так и сидели долго, молча. В приемном покое собрались врачи и сестры. В другом углу стояли Земфира и Джордж с сестрой.

Я все ждал, кто же первым разрыдается.

Оказалось, я… Первым не выдержал, вытер тыльной стороной ладоней глаза и вышел на крыльцо. День был теплый. Снег полосами сползал с ближайших сопок. Небо было ясное и прозрачное на всю глубину — по крайней мере, мне удалось в тот миг через толщу атмосферы увидеть звезды.

Из приемного покоя донеслись громкие голоса. Женщины плакали все поголовно. Сергей на негнущихся ногах, поддерживаемый матерью и Каллиопой, вышел на балкон, глянул вверх. Я освободил ему место — пусть мальчик посмотрит днем на звезды. Уверен, ему была дана такая способность.

Василь Васильевич, успокоившись, принялся объяснять Виктору Александровичу, что в интересах скорейшего выздоровления — а врачи не сомневаются, что к Сергею вернется память, — Очаговым желательно сменить местожительства, переехать в другой город. С документами он, Василь Васильевич Фавн, поможет.

Виктор Александрович усмехнулся, оглядел старика, особое внимание уделил грязным резиновым сапогам. Василь Васильевич удивленно следил за ним.

— Что вы меня разглядываете? — спросил он.

— Смотрю, как же вы ухитряетесь копыта в сапоги засовывать?

— Элементарно, — пожал плечами фавн. — Оборачиваю в портянки…

Они засмеялись, пожали друг другу руки.

— Да, вот что еще, — добавил Василь Васильевич. — Насчет копыт… Не следует задавать много вопросов. Среди них могут оказаться лишние…

Местный врач, сухонький старичок в истертом донельзя, чистеньком белом халатике, посоветовал не спешить с отъездом. Малого — так он почему-то называл Сережу — неплохо бы подкормить. Пусть пообвыкнет. И вы, родители, строго приказал он Очаговым, первое время не досаждайте ему с чувствами. Не надо его расспрашивать, тем более пытать — что да как? Пусть попытается сам вспомнить, что с ним приключилось Побольше спокойствия, выдержки. Ну, а через недельку, думаю, можно в путь-дорогу…

Родители были готовы на все — и недельку подождать, и вести себя ненавязчиво. Поселились они в соседнем номере все той же пустующей гостиницы. Меня же старенький доктор попросил побыть рядом с Сережей. Не могу сказать, почему он остановил свой выбор именно на мне. И на Земфире, которая на смену со мной должна была присматривать за найденышем.

Вот как мы расположились: Виктор Александрович, Сережа и я заняли трехместный номер, рядом поселились Наталья Петровна и Земфира.

Скоро всеобщее возбуждение, охватившее Усть-Неру при известии об удивительной, трогательной встрече подростка с родителями, улеглось. Местный газетный листок поместил несколько материалов на эту тему Каллиопа сделал все возможное, чтобы далее этого медвежьего угла информация не просочилась.

Связно Сергей заговорил на второй день пребывания в гостинице, до того все больше помалкивал, порой начинал что-то путано объяснять — насчет пожара, прыжка в окно. Тут же начинал с сожалением вспоминать о потерянном в детстве складном ножике, о велосипеде. Виктор Александрович шепнул.

— Когда ему было десять лет, у него украли велосипед…

На третий день он уже явственно начал узнавать отца, мать, отвечать на вопросы, которые доктор задавал ему в присутствии родителей. Речь его стала вполне осмысленной, правда, несколько медлительной, но со временем, уверил нас доктор, затруднения исчезнут. Память возвращалась к нему не по дням, а по часам, потом хлынуло обильно. Скоро он, поминутно хватая за руки заливавшуюся слезами, смеющуюся мать и сам хохоча от души, начинал рассказывать о ссадинах, шраме на брови — он рассек её о ветку, о каком-то необыкновенном воздушном шарике, который ему купили в цирке. Врач-старичок