восстановлению. Биокопию она назвала наилучшим в этих условиях подарком человеческой расе, которая до сей поры с такой преступной небрежностью обращается со своим наследственным аппаратом.

Потом женщины начали язвить. Опять посыпались упреки в приверженности к кровавым ритуалам древних веков. Каллиопа в свою очередь, спокойно, как и подобает настоящей леди, объяснила, что согласие на подобный эксперимент есть первейшее условие всякого эксперимента с разумной личностью. Наконец мужчинам с обеих сторон удалось кое-как успокоить дам, перевести разговор в нормальные рамки.

Синклит ди отметал всякие упреки в преступном небрежении обязанностями гостя. Кто же гость на этой планете-старушке, деланно изумился начальник вооружений. Уж не мы ли? Именно, заявила Каллиопа. А вы, малолетки, в таком случае кто? Мы — закономерный итог эволюции. Ну, знаете, сделал замечание библиограф, нас тоже не в капусте нашли! Капитан и знахарка настаивали, что собственное сознание подростка, которое через несколько дней в целости и сохранности будет переписано в клетки его девственного мозга, является сертифицированным, единичным, полностью соответствующим требованиям цивилизованных рас и Галактического синклита разумом. По всем параметрам он изначально принадлежал гражданину Сергею Очагову.

Я невольно представил, как спеленатая в нейроэлектронных цепях целительница заламывает от негодования руки, электрическим шепотом делится со своими товарищами, — ах, какое невежество! Что за дикарское племя!..

Какой смысл, обратился к Каллиопе капитан, цепляться за сменяемую физическую плоть! У них, на Ди, это обычное явление — межзвездный перелет есть перенос идеальной копии сознания. Это только в ваших примитивных фантастических сочинениях материальные объекты способны перемещаться в нуль- пространстве. Это же нонсенс! Все происходит в информационном поле! Каждый астронавт проходят через подобную стадию. После каждого межзвездного прыжка мы меняем личины, и никому в голову не приходит горевать по прежнему подобию. Пусть оно даже является подобием божьим!.. А тут на тебе! Целое море негодования! У вас на Земле тоже существуют организмы, которые развиваются посредством стадий. Те же бабочки, например… Что в этом случае считать особью? Куколку? Порхающее насекомое? Может ли куколка подать на бабочку в суд?

Я сидел в уголке лаборатории и, стиснув зубы, вслушивался в их спор.

Каллиопа настаивала на правах личности распоряжаться собой и невозможности даже минимального покушения на святая святых — на человеческий образ.

— Послушайте, сольветера! — вступил в разговор явно державшийся на грани гневливой истерики библиограф. — Мы предупреждали вас, что вы сами загоняете себя в угол, подмешивая к технической проблеме соображения морали, человеколюбия, некоей даже фобии. Мы умываем руки — в любом случае вы получаете готового Сергея Очагова. Не желаете — не берите! Только учтите — это существо в точности повторяет того Очагова, каким он был раньше! В известном, конечно, приближении… В любом случае ни один врач не сможет отличить его от прежде существовавшей особи. У вас существуют истории болезней? Так вот, никому и никогда в голову не придет усомниться, что перед ним настоящий Очагов, разве что идеально здоровый. Даже в Галактическом синклите вам подтвердят, что это обычная операция, и физическое совершенство — достаточная плата за отсутствие его письменного согласия на перемещение на Беркту. А вот каким образом объяснить его повторное появление на белом свете — это уже ваша забота. Придется извернуться, господа.

— Что значит, в известном приближении? — возмутилась Каллиопа, — Вы имеете в виду, что этот вновь народишийся субъект в чем-то непредсказуем?

— А как же, сольветера, — объяснила знахарка ди. — При любом переносе возможны те или иные отклонения. Важно, чтобы они были в пределах официальных допусков.

— Хватит! — рявкнул начальник вооружений. — Хватит оправдываться!.. Мы предупреждали, стоит ли теперь оправдываться перед этими?..

— Перед какими это «этими»!.. — неожиданно завопил Василь Васильевич. — Вы того, господин хороший, говорите, говорите, да не заговаривайтесь. Мы тоже кое-что могем! Как шваркнем на вас цидульку куда следует, вам мигом хвосты накрутят. А до той поры никакого вам отлета, никакой помощи.

— Вам бы, бессмертный, — в лаборатории раздался наполненный сарказмом басок начальника вооружений, — следовало помалкивать. Вы, помнится, однажды в присутствие Иисуса из Назарета уже открыли хайло, за что и получили достойную награду. Вы ещё не прощены — запомните это…

Я кивнул и обратился к Каллиопе.

— Повелительница земли и воды, трав и цветов, живое дыхание июньских лугов, запах моря, свежесть горного воздуха. Королева фей…

Длиннющее перечисление титулов Каллиопы заставило всех замолчать. Обычно при подобном обращении присутствующие обязаны встать, однако хранители остались сидеть. Затем я перечислил членов синклита и в конце спросил — о чем спорите, господа? Неужели непонятно, что в конце концов вопрос о допуске этого монстра или, если хотите, супермена в наше, эта, сообщество будет решать сонм старейшин и хранителей. Я со своей стороны готов взять на себя ответственность за ложь во спасение. Горе матери перевешивает все соображения личного порядка. В нашем нынешнем положении, согласно обычая, только особа царской крови имеет право дать разрешение на воскресение из мертвых или наложить запрет на возвращение до окончательного выяснения дела в Светлых мирах.

— Вы имеете в виду Каллиопу? — спросил капитан.

— Нет, повелитель. Царица фей проходит по другому ведомству, ей не дано решать эти вопросы. С растениями и животными она может поступать как ей заблагорассудится, но человеческие судьбы — это удел царей.

Наступила тишина. Царевич Георгий скинул халат и принял свой обычный вид — златокудрый, чернобородый, он сжимал в руках рукоять двуручного меча. В его крупных, чуть прикрытых веками зрачках стыла небесная синь. Все мы обрели исконный облик — его жена, в венке из полевых цветов, сияющем прозрачном покрывале с волшебной палочкой в правой руке встала возле супруга. Я — мохнатой лобастой головой под потолок, нервно постукивая хвостом, — лег у ног. Тут же поместился обтянутый кожей скелет в одеянии римского легковооруженного воина — кожаный колет, короткая юбка с нашитыми металлическими пластинами, кожаные сандалии, на голове парадный шлем. Георгий коснулся лезвием меча обнаженной груди мертвяка и гулким комковатым баском загудел нараспев.

— О Пресвятая Госпоже Богородице (сноска: звательный падеж русского языка, теперь не употребляемый.) выше еси всех ангел, архангел, всех тварей, честнейше помощница еси обидимых; убогих одеяние, больных исцеление, грешных спасение; христиан всех поможение и заступление; спаси Господи и помилуй раба божия Сергия, ризою твоею честной защити. Умоли, госпоже, тебе бессменного, воплотившегося Христа Бога нашего.

О, Всемилостивейшая Госпожа Богородица, воздвигни его из глубины греховные, избави от глада, губительства, от всякого зла, от всех скорбей; от уклада, стали, от силы электрической, луча фотонного, захвата гравитационного. Просвети ему ум, вновь даденный и очи сердечные, еже ко спасению, сподоби его, грешного, царствия Сына твоего, Христа, Бога нашего, яко держава его непоколебима, благословенна и прославлена, со единоначальным его Отцом, со Пресвятым, Благим и Животворящим Его Духом, и ныне, и приисно, и во веки веков.

Аминь!

Он сделал паузу, набрал полную — гигантского объема — грудь воздуха и продолжил уже более высоко, более ясно.

— Именем земли и воды разрешаю вдохнуть в чужака жизнь. Быть ему под опекой сонма. Имя ему даст родная мать. Если примет, быть чужаку родичем всем живущим на Земле, тверди и хляби, обильным дождям и буйным ветрам. Каждой песчинке и капельке, каждой травинке и клеточке. Повелением твоим, Создатель.

Тихонько завыла — совсем по-звериному — притаившаяся в углу Земфира. Потом принялась всхлипывать… Я подошел к ней, погладил лапой по голове.

— Не плачь, девочка. Вот и брат тебе, а может, муж. Наплодите вы деток. Они будут сильные, добрые, разумные, не нам чета…