Разом отключили городское освещение, город сразу обрел свой естественный, серовато-бурый облик. В тройной оболочке я, рожденный злом для торжества добра хранитель и воин, чувствовал себя неуютно. Я испытывал тоску, не хотелось в ту минуту вспоминать о моем собственном земном созвездии — жене и двух сыновьях. В душе подзванивало — покорись судьбе и собирайся в дорогу…
Я всегда знал, что рано или поздно мне придется сделать решительный шаг.
В первый раз мне пришлось ступить на запретную территорию полтора десятка лет назад, когда я работал в монтажном тресте и был послан в командировку на Северный Кавказ. Там по заказу Академии наук мы собирали гигантский радиотелескоп, а Евгений Михайлович являлся представителем заказчика. Как раз в ту пору меня начали донимать сны. Была середина июня, в горах самое светлое время… Ночи были коротки, как вздохи. Однако стоило мне очутиться темноте, как меня тут же неодолимо начинало клонить ко сну. Я кулем валился на кровать, смыкал веки — вот тут и начиналось!
…Я бродил по берегу горной реки, меня нестерпимо манило на противоположную сторону. Но я не мог переправиться — ничего не получалось! Уже во сне я снова проваливался в сон, и в той яви видел сказочную долину, где в водах светлого тихого озера омывала тело прекрасная дева. Это была моя суженая? Ради неё я должен был одолеть быструю реку? Осеняла озеро яркая радуга, концы которой таяли в воде. Это была удивительно благодатная земля. Мужики в тех краях, собираясь по грибы, брали с собой пилы, топоры, отправлялись на телегах. Грибы в лесу были в человеческий рост. Стояли часто, дружно — двухметровые крепыши-белые, нарядные красноголовики, стайки маслят, каждый мне по пояс… Их прямо на месте распиливали, кололи на поленья, грузили на телеги и везли домой на сушку. Щепки шли на жаренку и под маринад.
Так продолжалось неделю — каждую ночь одно и тоже. То-то я удивился, когда в выходной, в опустевшей гостинице, ко мне в комнату зашел Неволин, сел на кровать и спросил:
— Что ж, Володя, пора на ту сторону. Каллиопа ждет тебя.
Мне потребовалось время, чтобы унять расходившееся сердце. Неволин между тем продолжил.
— Сегодня вечером перед сном выпей это зелье. Я буду ждать на берегу.
Тогда бы швырнуть бы мне маленький, старинной работы стеклянный графинчик в окно, все и кончилось бы! Нет, любопытство заело! Глотнул я из сосуда и сразу провалился в забытье.
Явился мне Неволин в образе гигантского волка с драконьей головой. Каждая шерстинка на его шкуре была вызолочена… Я уселся на него. Он скакнул раз, другой и мы вмиг очутились в чудесной долине. Там был такой целительный воздух!.. Добыл я и деву — улучил момент, спрятал её одежду, и когда она вышла на берег, потребовал, чтобы красавица подарила мне радугу, что подвисла над озером. Она мне и кувшин золота предлагала и звала вместе искупаться в светлых водах. Я, наученный Змеем Огненным Волком, стоял на своем — радугу или она никогда больше не увидит свою одежду. Наконец дева согласилась, подняла руку — и радуга пала ей на ладонь в виде волшебного пояса. Я был горд — решил, что нашел свою суженую, однако Каллиопа быстро охладила мой пыл. Не для меня она была предназначена, не мне её к венцу вести. Делать нечего, надел я пояс, перекувырнулся через голову и обернулся серым волком, готовым мчать, куда позовут, охранять то, что доверят, сражаться за тех, кто сир и беспомощен.
Суженую свою я нашел позже, на севере, в бегах. Обернулся человеком, глянул, она мне ещё милее показалась.
Теперь ко мне в руки приплыл таинственный браслет. Это тоже был чей-то зов? Снова придется отправиться на поиски переправы? Родные меня поймут им будет горько, но я сумею убедить их. Мне не придется рвать душу на части. Крохотный её кусочек я оставлю дома — спрячу среди книг или подсуну под коврик у входной двери, чтобы дух мой защитил и оберег их. Ключи возьму с собой, попрошу Каллиопу смастерить из них ладанку. Повешу на цепочку и буду носить на шее.
Этот талисман мне очень понадобится, когда предстану я перед очами чуждого, явившегося к нам издалека бога. Когда согну шею, запишусь в ученики.
Свет воссиял на востоке. Еще несколько мгновений, и на небе угасли звезды. В тот миг я осознал, что самая редкая диковинка во вселенной — это голубое небо. То-то оно с такой силой кружит голову в ясный день. Этой синевы я тоже добавлю в ладанку. Наперекор всему — пусть это желание не более, чем прихоть, но я покину родной дом при свете дня. Я уйду в полдень.
К сожалению, стартовал аппарат — аспидно-черный, похожий на два соединенных краями блюдца, с наплывами на корпусе, — не ранее шестнадцати часов.
День выдался жаркий. Далеко от Подмосковья, над восточной Якутией тоже завис антициклон — я специально прослушал прогноз погоды, потому, может, и не взял с собой резиновые сапоги. Так и отправился в лес в кроссовках, стареньких джинсовых брюках, футболке и легкой брезентовой штормовке. Решил не отягощать себя вещами. И все равно уже к полудню пот струйками сбегал вдоль хребта, кожа под браслетом совсем сопрела.
Как нарочно, в тот день мне отчаянно везло. Первым автобусом я отправился в лес — сказал, что пособираю землянику. Двухлитровый бидон набрал за несколько часов, а на старой вырубке, где решил подождать высланный за мной аппарат, нашел десяток белых и пару красноголовиков.
Обширная поляна густо поросла кустарником, кое-где стайками собрались молодые березы. Трава высокая… Я пристроился на пеньке, утирал пот, машинально отгонял комаров — вреда мне от них никакого, попробуйте прокусить три шкуры сразу, — и пялился на дары леса. Обидно было до слез! Сейчас бы всю эту роскошь домой: грибы на стол, ягоды в миску. Вот радость. Я, конечно, и сам был непрочь в ожидание летающей тарелки полакомиться крупной, налившейся сладостью земляникой, но почему-то рука не поднималась. Угостить сына куда приятнее. Наконец решил закурить — неизвестно, как там у фламатера насчет табачка? Прикажут — бросим. Однако вот чего я не ожидал от сошедшего с небес — так это опоздания. Миновал третий час после условленного срока. Неужели у этих самых ди тоже накладки бывают? Связь с фламатером после посещения Змея Огненного Волка я установил быстро — только поставил стрелки на «двенадцать», как сразу в сознании простучал ответ. Коротко затикало — у меня дух перехватило — затем молчание. Я откашлялся и почему-то вслух представился человечьим именем, сообщил, что случайно вышел на Рогулина, предложил свои услуги. Добавил, что по независящим от меня обстоятельствам жизнь в нынешнем состоянии стала мне не мила, и я готов на основе контракта, подписанного кровью, оказать посильную помощь.
Ответа долго не было. Мне представился убеленный сединами, длиннобородый металлический бог. В ниспадающих, блещущих заревым светом одеждах. Пожевывая отдающую в желтизну прядь, он обдумывает мое предложение. Словно подыгрывая мне, воображаемый мой собеседник неожиданно, совсем по-человечески спросил.
— Кровь здесь причем?
Голос был басистый, ровный, дружественный. В нем ясно слышались эмоциональные оттенки. И правда, дед-небожитель…
— Так принято, — ответил я. — Для надежности.
В дискуссию голос вступать не стал — сообщил, что готов выслать за мной аппарат. Предмет договора будет обсужден по прибытии.
Часам к четырем пополудни, я решил, что шутка, подстроенная Рогулиным, неприлично затянулась, и моя мечта близка к осуществлению. Принесу домой ягоды, наполню миску, помою, предложу сыну. Тот, как всегда откажется. Куснет одну, другую, потом спустя несколько минут снова подойдет к столу, наберет горсть и отправится в свою комнату. Потом ещё раз явится на кухню, потянется и спросит: «Землянички, что ли, поесть?» Навалится на ягоду, налопается до отвала и убежит во двор. Вечером жена нажарит картошки с грибами, в первый раз в этом году.
Я сглотнул слюнки. В этот момент темное пятнышко легло на солнце, заслонило его. Я, прикрыв глаза рукой, глянул в ту сторону и ничего не увидел. Солнце слепило. Впечатление составилось только, когда таинственный предмет завис над вырубкой. Матово-черный, зримый, с беспорядочно выпирающими, раздражающими глаз, наплывами на корпусе. Симметрии в их расположении никакой не было. Все эти наросты сгрудились в одном секторе, дальнем от меня. Согласно законам физики подобная машина непременно должна была опрокинуться в полете. Представьте самолет, у которого одно крыло раза в два длиннее другого. Примерно такие же ощущения вызывала эта летающая нелепость, которая, бесшумно пригнув вершины березок, прошуршав днищем по кустам, легла на траву.
Впечатление было не из приятных — диаметр около четырех метров, толщина в самой широкой,