САРАФАНОВ. Кто бы мог подумать… Я рад, рад!
БУСЫГИН. Я тоже.
НИНА. Да… Очень трогательно…
СИЛЬВА. Ура! Предлагаю выпить.
САРАФАНОВ (Бусыгину). Есть предложение выпить. Как, сынок?
БУСЫГИН. Выпить? Это просто необходимо.
НИНА. Выпить? Вот теперь я вижу: вы похожи.
Все смеются.
СИЛЬВА (выпивает; Нине и Бусыгину). Встаньте-ка рядом!.. Вот так! (Поставил их рядом.) Теперь возьмитесь за руки… Вот так! (Сарафанову.) Взгляните на них!
Нина освобождает руку. Она снова и чуть заметно теряется.
Что, не похожи?.. Ну!
САРАФАНОВ. Э-э… да, конечно…
СИЛЬВА. Просто плакать хочется! Какой случай, а?.. Выпьемте, товарищи!
САРАФАНОВ. Я счастлив… Я просто счастлив!
СИЛЬВА (Сарафанову). За вас, за вашу дружную семью!
БУСЫГИН. Твое здоровье, папа.
САРАФАНОВ (в волнении). Спасибо, сынок.
Затемнение. Звучит веселая музыка. Музыка умолкает, зажигается свет. Та же комната. За окном утро. Сарафанов и Бусыгин сидят за столом. Бутылка пуста. Сильва спит на диване.
САРАФАНОВ. У меня было звание капитана, меня оставляли в армии. С грехом пополам я демобилизовался. Я служил в артиллерии, а это, знаешь, плохо влияет на слух. Кроме того, я все перезабыл. Гаубица и кларнет как-никак разные вещи. Вначале я играл на танцах, потом в ресторане, потом возвысился до парков и кинотеатров. Глухота, к счастью, сошла, и, когда в городе появился симфонический оркестр, меня туда приняли… Ты меня слушаешь?
БУСЫГИН. Я слушаю, папа!
САРАФАНОВ. Вот и вся жизнь… Не все, конечно, так, как замышлялось в молодости, но все же, все же. Если ты думаешь, что твой отец полностью отказался от идеалов своей юности, то ты ошибаешься. Зачерстветь, покрыться плесенью, раствориться в суете – нет, нет, никогда. (Привстал, наклоняется к Бусыгину, значительным шепотом.) Я сочиняю. (Садится.) Каждый человек родится творцом, каждый в своем деле, и каждый по мере своих сил и возможностей должен творить, чтобы самое лучшее, что было в нем, осталось после него. Поэтому я сочиняю.
БУСЫГИН (в недоумении). Что сочиняешь?
САРАФАНОВ. Как – что? Что я могу сочинять, кроме музыки?
БУСЫГИН. А… Ну ясно.
САРАФАНОВ. Что ясно?
БУСЫГИН. Ну… что ты сочиняешь музыку.
САРАФАНОВ (с подозрением, с готовностью обидеться). А ты… как к этому относишься?
БУСЫГИН. Я?.. Почему же, это хорошее занятие.
САРАФАНОВ (быстро, с известной горячностью). На многое я не замахиваюсь, нет, мне надо завершить одну вещь, всего одну вещь! Я выскажу главное, только самое главное! Я должен это сделать, я просто обязан, потому что никто не сделает это, кроме меня, ты понимаешь?
БУСЫГИН. Да-да… Ты извини, папа, я хотел тебя спросить…
САРАФАНОВ (очнулся). Что?.. Спрашивай, сынок.
БУСЫГИН. Мать Нины и Васеньки – где она?
САРАФАНОВ. Э, мы с ней разошлись четырнадцать лет назад. Ей казалось, что вечерами я слишком долго играю на кларнете, а тут как раз подвернулся один инженер – серьезный человек, мы с ней расстались… Нет, совсем не так, как с твоей матерью. Твоя мать славная женщина… Боже мой! Суровое время, но разве можно его забыть! Чернигов… Десна… Каштаны… Ты знаешь ту самую мастерскую на углу?.. Ну, швейную!
БУСЫГИН. Ну еще бы!
САРАФАНОВ. Вот-вот! Там она работала…
БУСЫГИН. Сейчас она директор швейной фабрики.
САРАФАНОВ. Представляю!.. И она все такая же веселая?
БУСЫГИН. Все говорят, что она не изменилась.
САРАФАНОВ. В самом деле?.. Молодцом! Да ведь сейчас ей не больше сорока пяти!
БУСЫГИН. Сорок четыре.
САРАФАНОВ. Всего-то?.. И что… она не замужем?
