— Войну, Мирка, не отбывают!
— Ладно… Значит, еще три года?
— Да. Отсюда и должен отправиться я, отбывать…
— Три года — не очень много…
— Да, но если я здесь, а не на этапе, значит, срок стараются пересмотреть.
— Убавить?
— Думаю — наоборот…
«Для этого же я и здесь!» — мысленно подытожил Мирка.
— Будешь спать? — подождав, спросил Мирку Иван Романович.
— Да.
— Ну, спокойной ночи.
— И Вам…
Утром вызвали Мирку. Первым встретил Григорий Михайлович.
— Давай-ка, Мирка, — торопил он, — наедайся! Здесь же… — махнул он рукой.
Да, задержанных здесь кормили уже не с армейской кухни. Здесь были хлеб и баланда.
— Не подавись, — пошутил Викент, — я подожду.
И оценил, когда поел Мирка:
— Что-то хиленько, а? Не проголодался, что ли?
— Как человек поработал, так и поест!
— Золотые слова! Значит, неважно ты поработал, да? Он молчун?
— Нет, не сказал бы.
— Чего же тогда?
— Но пока молчит.
— А может, еще подсадить кого-то? Может, поразговорчивей будет?
— Вряд ли, вчера же мы не одни еще были.
— Значит, туго? Мирка, а ты не потерял сноровку?
Викент посмотрел по-другому: взглядом, какого Мирка раньше не замечал.
— Ах, вот что, — кривенько закусил он губу, — передохнуть тебе, может? Чуток, по-людски. Развеяться. Да, вон уж пора и еще одно… — Викент опять закусил губу, усмехнулся, — Мы девку найдем тебе. Накувыркаешься вволю! Все будет, Мирка, но подтянись, вытяни нам это дело! А за мной, ты же знаешь, не заржавеет!
Не заржавеет — это знал Мирка. С этим он соглашался.
ПРИКАЗ ЕСТЬ ПРИКАЗ!
— Без новостей? — спросил сокамерник.
— Нет, — Мирка не сразу понял.
«А что он хотел услышать? Что хотел, или должен сказать ему я? Я устал от того, что всем нужна правда, все хотят слышать ее, но — только та правда, которую слышать хотят! А настоящая им не нужна!».
Мирка вдруг понял, что лучше смотреть на Пояркова теми, как хочет Викент, глазами. «Своими, чужими руками — но каждый судьбу свою лепит сам! — вспомнил он, — Надо лепить!». Не руки чужие, но шанс, прямо сейчас, перед Миркой есть. «Мне за Вас даже девка обещана! Это не шутки — шанс, — на который я раскручу Викента! За ним «не ржавеет!».
Потеряно все: семья; даже родина, и Мирка сам — как «пропавший без вести». Он не хотел терять больше. «Все! — напомнил он сам себе, — Осталось терять последнее — душу. Хватит, есть шанс, и я принимаю решение!»
— Смутное время, Вы говорите, — сказал он, — страну могли потерять… Это выдумки все!
— А не ты мне сказал? — отозвался Поярков, — Что из-за таких как я, пол страны угодило в тюрьму?
— А было не так?
— Да, почти так. А народ за решеткой — страна потеряна! Твое поколение Мирка, поражаться будет тому, как боготворили те, кого уничтожали, тех, кто их уничтожал!
— Почему?
— Потому, что не люди уничтожали, — система. А человек в ней…
— Винтик!
— Вот именно! Поэтому остановить он систему не мог. По инерции, Мирка, она и работала: выше меры и выше разума.
— Да?... — хмыкнул, не убежденный такими словами, Мирка.
— Именно! Что, ты считаешь, сотрудники НКВД — кровожадные волки; и в этом все дело? Нет, Мирка, не в этом, не в них! Как могло быть иначе, если Постановление ЦИК четко определяет две категории, а в Приказе по НКВД — разнарядка по каждой области всей страны? В цифрах — первая категория — столько-то граждан; вторая — столько-то. Первая — высшая мера; вторая — по лагерям. Исполнять приговоры по высшей мере — немедленно, помилований не допускать. С приказом не справился, цифр не дал — это вредительство и саботаж. Это значит, НКВДист исполняется приговором, немедленно, так же как все, и — безусловно, по категории № 1! Легко воздавать такому? Что могло быть в стране? Приказ есть приказ!
Вряд ли Поярков думал, что Мирка легко ответит.
— Но не будет так дальше, — ответил он сам, — Время системы уходит — инерция не бесконечна. Ошибка нашей истории в том, что власть смогла запустить стальную машину, а вовремя остановить оказалась не в силах. Ошибка как раз «в железе», — в том, что из человека — винтики. Из человека, с умом и живой натурой — гвозди и винтики! Природе не свойственно, Мирка, ошибка!
Может быть, он уточнить хотел что-то, смолк. Но у Мирки не было слов.
— Но ошибки оплачены, Мирка. Мною, такими как я, многими, — тяжкой ценой. Оплачены! Поэтому не боюсь, что ты про меня расскажешь. Даже хочу, чтобы рассказал. Вам надо знать, чтобы жить по-другому. Лучше!
— Да мы и свои заблуждения, тоже найдем! — хрипло ответил Мирка.
— Ошибок, оплаченных нашей ценой, повторить невозможно!
………………………………………………………………………………………
ОПЕРАТИВНЫЙ ПРИКАЗ НКВД СССР № 00447
30 июля 1937 года
Совершенно секретно
…2. О мерах наказания репрессируемых и количестве подлежащих репрессии.
2.1. Все репрессируемые кулаки, уголовники и др. антисоветские элементы разбиваются на две категории:
а) к первой категории относятся все наиболее враждебные из перечисленных выше элеметов. Они подлежат немедленному аресту, и по рассмотрении их дел на тройках – РАССТРЕЛУ.
б) ко второй категории относятся все остальные менее активные, но все же враждебные элементы. Они подлежат аресту и заключению в лагеря на срок от 8 до 10 лет, а наиболее злостные и социально опасные из них, заключению на те же сроки в тюрьмы по определению тройки.
2.2. Согласно представленным учетным данным Наркомами республиканских НКВД и начальниками краевых и областных управлений НКВД, утверждается следующее количество подлежащих репрессии:
І категория II категория Всего
