переехали во Францию, где скитались по не занятой немцами южной части страны.

В ожидании визы на выезд в Соединенные Штаты мать Рут работала в Марселе поварихой в ресторанчике для эмигрантов. Рут к тому времени исполнилось уже двадцать два года. Она была очаровательным созданием. Свои музыкальные способности Рут вынуждена была применять в «женском оркестре» матросского клуба в Тулоне: выбирать что-нибудь более приличное не приходилось.

В сорок втором году в ходе новой крупной волны арестов, жертвами которых стали в первую очередь иностранцы, Рут была арестована и помещена в лагерь под Лионом. Во время одного налета американских бомбардировщиков у нее случился шок и она потеряла дар речи. Но воля к жизни победила! Разбитая и глухая, Рут бежала из лагеря на юг Франции, где пристроилась на положении бесплатной работницы в одном имении. Постепенно речь снова вернулась к ней, но девушка продолжала притворяться глухонемой, боясь, как бы «благодетель» не выдал ее немцам. После освобождения Франции мать Рут кое-как добралась до Парижа. Сколько находчивости, настойчивости и ловкости пришлось проявить этой старой женщине, чтобы попасть в столицу! В Париже она ежедневно обивала пороги различных бюро для беженцев, надеясь напасть на след дочери. Рут в свою очередь через немногих знакомых разыскивала мать.

И вот старушка получила чудом дошедшее до нее письмо от дочери. От счастья она чуть было не лишилась чувств. Но как добраться до Рут? На железнодорожный билет денег у нее не было. К тому же дочь писала, что их имение лежит высоко в горах, в стороне от дороги.

В это время и встретил Вальтер мать своей Рут. Он посадил старушку в джип, и они поехали на юг Франции.

К вечеру того же дня Шель стал свидетелем трогательной встречи матери и дочери. О том, как приняла его Рут, Вальтер умолчал. С дрожью в голосе он говорил о худом сарайчике, который три года подряд, в жару и в стужу, служил убежищем бедной девушке, где она в прошлом году родила мертвого ребенка. Хозяин имения, по всему видно — заядлый фашист, был неожиданно поставлен перед фактом потери дармовой работницы. Он пробормотал что-то о плате за питание и жилье, но американская форма Вальтера произвела на него должное впечатление.

Раздумывать было некогда. На следующий день Вальтер устроил мать Рут поварихой в лагерь для военнопленных, во главе которого стоял знакомый Шелю офицер. Поняв, что дочь ее находится в безопасности, старушка была согласна на что угодно. Вальтер стал для нее ангелом-хранителем.

Шель надел на Рут свою шинель, на голову напялил ей каску и усадил на заднее сиденье джипа.

И тут появилось первое препятствие — запротестовал водитель. Он ничего не имел против относительно незаконной поездки по освобожденной Франции, но сейчас он вдруг отказался везти «эту еврейку» в Люксембург.

Вальтер хотя и был только капралом, но показал, что скроен из прочного материала. Он тут же напомнил водителю, как тот за сутки до общего наступления незаконно продал в Люксембурге двадцать галлонов бензина.

Минуя многочисленные контрольные пункты, они помчались назад. Часовые лишь изредка бросали мимолетные взгляды на худенькую фигурку солдата в каске на заднем сиденье. И вот они в Люксембурге: капрал Вальтер Шель и немка Рут Зондхеймер, одетая в грубый солдатский френч и простую блузу.

— Так зачем я тебе понадобился, Вальтер? Ты знаком с нашим майором лучше, чем я…

— Майора я знаю, но сейчас не в нем дело. Он мне пригодится совсем для другого дела. Сейчас же мне нужно надежное слово нашего старика. Я и Рут хотим пожениться. Тогда никто против нее ничего не будет иметь. А это дело может устроить только полковник…

По случаю Рождества нас всех пригласили в столовую. В центре праздничного стола важно восседал сам полковник. Шонесси не было. Мадам Бишет, приложив все свое умение, приготовила отличный ужин.

Вальтер не притронулся к еде. При первом же удобном случае он отвесил полковнику вежливый поклон и, захватив пакет с пайком, поспешил к своей Рут, которой он снял небольшую комнатку неподалеку от нашей виллы.

Мои рождественские сигареты и шоколад я решил подарить Баллоу. Проходя мимо комнаты Шонесси, я столкнулся с ним. Майор был в нарядных шароварах и расстегнутом кителе. Турецкий халат он закинул на плечо. От майора несло дорогими духами.

Маленькие глазки Шонесси остановились на мне:

— Скажите мадам Бишет, чтоб она принесла мне бутылочку. Хотя нет, пусть лучше Алессандро, а то мадам еще хватит удар…

Алессандро доверительно сообщил мне, что у майора сейчас находится дама, имеющая какое-то отношение к Красному Кресту. Сегодня вечером она приехала на джипе из Парижа. «Сейчас ее, видимо, как раз допрашивают», — заключил Блюм и с бутылкой шампанского помчался к Шонесси.

Семейное торжество у Баллоу уже кончилось. Кроме шоколада и сигарет я захватил маленький ножичек для Жана. Меня здесь тоже ждал приятный рождественский подарок — старый путеводитель по Праге, чем я был особенно тронут.

На два часа я забыл все: войну, наступление Рундштедта, заснеженные Арденны, свою военную форму и даже Шонесси. Не забыл я только Еву, светлые насмешливые глаза которой смотрели на меня со стены.

На следующее утро я долго спал и спустился вниз только около полудня. У дверей комнаты Шонесси стояла стройная женщина в черном шелковом халатике. Она поглядывала в холл, раскуривая толстую душистую сигарету. Внимательно присмотревшись, мы узнали друг друга. Рамбуйе! Это было за день до освобождения Парижа. Августовская ночь на кирпичном заводе. Баронесса Мартина д'Андрад!

— Хэлло, сержант, — крикнула она мне, засмеявшись. — Я и не думала, что нам еще придется встретиться. Ну, как? У вас что, язык отнялся? Ах да! Вас удивило мое появление в вашем сугубо секретном месте? Что же вы хотите? Служба есть служба…

Положение в Арденнах становилось все более угрожающим. Город Бостонья был все еще отрезан, и гитлеровцы всячески пытались принудить гарнизон опорного пункта к сдаче. «Дудки», — ответил им генерал Маколиф. И бои продолжались дальше!

Место прорыва было слишком узким, и все, кто понимал в этом деле, утверждали, что из-за этого, собственно говоря, Рундштедт и потерпел неудачу. Передовые части танковых частей Мантейфеля поддерживали прямую связь с Брюсселем и Парижем. Льеж часто обстреливали «Фау-2». Но на что надеялись немцы?

Ведь чтобы расчленить фронт союзников и сбросить наши северные соединения в море, как когда-то в Дюнкерке, гитлеровцам, по нашему мнению, потребовалось бы по крайней мере пять свежих моторизованных дивизий при активной поддержке авиации. Но где они могли все это взять? С Восточного фронта? Но любое ослабление Восточного фронта привело бы их к катастрофе. Так зачем же им нужно это наступление в Арденнах?

Наступление же это было реальным, кровавым фактом. Об этом свидетельствовал непрекращающийся поток наших раненых. Казалось, гитлеровцы решили любой ценой вбить клин.

— А что, если немцы заключат сепаратный мир на востоке и бросят все свои силы в Арденны? Ведь тогда мы погибли, — высказал предположение Шонесси.

Полковник недоверчиво покачал головой:

— Русские на это никогда не пойдут.

Полковник верил в решимость русских идти на любые жертвы ради того, чтобы облегчить положение союзников на Западном фронте. Действительно, известия с Восточного фронта говорили о подготовке русскими нового крупного наступления.

— Что толку, если до начала этого наступления от нас ничего не останется! — сказал Шонесси.

Однако ни о каком конце не могло быть и речи. Незадолго до Нового года в Жонистере появилась небольшая группа радиоспециалистов, эскортируемая взводом пехоты во главе с лейтенантом. Их грузовик