Сначала Миранда не сказала ничего. Потом слегка улыбнулась:

– Ан-дре-а, я весьма рада вашему решению. Оно верное, и очень важно, что вы это осознаете. Должна вам сказать, Ан-дре-а, у меня с самого начала были относительно вас некоторые сомнения. Вы ничего не знали о моде и не обнаруживали никакого желания узнать. Не думайте, что я не замечала все те разнообразные способы, которыми вы доводили до моего сведения ваше неудовольствие, когда я просила вас сделать что-либо, не соответствующее вашему настроению. Вы неплохо справлялись, но само ваше отношение к своим обязанностям было по меньшей мере неудовлетворительным.

– Миранда, пожалуйста, можно мне…

– Сейчас говорю я! И я хочу сказать, что, коль скоро вы убедили меня в своей преданности работе, я могу с куда большим основанием считать, что вы заслуживаете то место, о котором мечтаете. Вы можете гордиться собой, Ан-дре-а.

На протяжении всего этого душераздирающего монолога – от муки или от радости – мне казалось, что я упаду в обморок. И тут она пошла еще дальше. Движением, столь несовместимым со всем, что составляло натуру этой женщины, она положила свою ладонь на мою руку и произнесла:

– В вашем возрасте я была похожа на вас.

И прежде чем я успела произнести хоть слово, водитель со скрежетом затормозил и вышел, чтобы открыть нам дверь. Я схватила свою сумочку и ее сумочку и подумала, что это: самое большое унижение или самая большая награда?

Мало что осталось у меня в памяти от того первого парижского дефиле. Освещение было неважное, а музыка казалась чересчур торжественной для такого, в сущности, маловразумительного зрелища. В этом безграничном море эксцентрики мне больше всего запомнились собственные физические страдания. Высокие ботинки от Шанель, которые Джоселин любовно подобрала к обтягивающему кашемировому свитеру и шифоновой юбке, сдавливали мои ступни подобно «испанскому сапогу». От выпитого накануне и от переживаний раскалывалась голова. К горлу волнами подступала тошнота. Я стояла у дальней стены зала – вместе с мелкой репортерской сошкой и вообще со всеми, кто не удостоился сидячих мест. Одним глазом я поглядывала на Миранду, другим – искала, где при необходимости можно более или менее незаметно проблеваться. «В вашем возрасте я была похожа на вас…» «В вашем возрасте я была похожа на вас…», «…похожа на вас». Эти слова эхом отдавались у меня в голове, словно стучали в висках два гулких молота.

Почти на целый час Миранда забыла о моем существовании, но потом вспомнила и принялась названивать. Сначала, хоть мы и находились в одном зале, она позвонила, чтобы потребовать «Пеллегрино». После этого звонки следовали один за другим с интервалами от десяти до двенадцати минут. Каждый из них пронзал мою бедную голову как дрель. Дри-и-и-инь. «Свяжитесь с мистером Томлинсоном, он сейчас в самолете». (Глухонемой Папочка не отвечал на шестнадцатый звонок подряд.) Дри-и-и-инь. «Уведомьте всех наших сотрудников в Париже, что если они находятся здесь, это еще не значит, что они могут пренебрегать своими обязанностями в Нью-Йорке, я лично проконтролирую каждого!» (Сотрудники, до которых мне удавалось дозвониться, смеялись и бросали трубку.) Дри-и-и-инь. «Достаньте мне нормальный американский сандвич с индейкой, мне надоела здешняя ветчина». (Я прошагала в своих инквизиторских ботинках три километра, но так и не нашла ей сандвич с индейкой. Не сомневаюсь, что она заранее знала, что я ничего не найду, потому что дома, где они продавались на каждом углу, она никогда не выражала желания их попробовать.) Дри-и-и-инь! «К тому времени, как мы вернемся, на моем столе должны лежать досье трех наиболее квалифицированных кандидатов на место повара». (Эмили кашляла, кряхтела и хныкала, но все же обещала мне прислать всю информацию, какая у нее была, с тем чтобы я могла составить «досье».) Дри-и-и-инь! Дри-и-и-инь! Дри-и-и-инь! «В вашем возрасте я была похожа на вас».

Будучи больше не в состоянии смотреть на парад отощалых манекенщиц, я выскользнула из зала, чтобы выкурить сигарету. Нетрудно догадаться, что в тот момент, как я щелкнула зажигалкой, телефон снова заверещал.

– Ан-дре-а! Ан-дре-а! Где, черт возьми, вы ходите?

Я швырнула так и не зажженную сигарету и устремилась обратно, мой желудок взмыл, как шейкер в руках бармена, и я поняла, что меня непременно вырвет – вопрос только, где именно.

– Я в центре зала, Миранда, – сказала я, проскальзывая в дверь и прижимаясь лопатками к стене, – слева от входа. Вы меня видите?

Я смотрела, как она водит глазами по залу; наконец ее взгляд остановился на мне. Я хотела убрать телефон, но она продолжала яростно шипеть в трубку:

– Не двигайтесь, слышите? Стойте где стоите. Можно подумать, вы не знаете своих обязанностей. Вам бы только шляться невесть где, когда я вас ищу. Это неприемлемо, Ан-дре-а!

Все это время она пробиралась ко мне и теперь была совсем рядом. Толпа вдруг почтительно расступилась перед женщиной в сияющем серебристом одеянии в стиле ампир (талия под лифом, легкий клеш), и причудливые грегорианские песнопения разом сменились грохочущей «Металликой». В голове у меня запульсировало в такт ритму. Между тем Миранда уже стояла передо мной. Шипеть она не перестала, но мобильник убрала. Я сделала то же самое.

– Ан-дре-а, у нас большие неприятности. У вас большие неприятности. Мне сейчас звонил мистер Томлинсон. Аннабель сообщила ему, что загранпаспорта девочек просрочены.

Она уставилась на меня; я изо всех сил сдерживала рвотные позывы.

– Неужели? – только и смогла произнести я в ответ, но это явно не была правильная реакция. Ее сжимающие сумочку пальцы побелели, глаза выпучились.

– «Неуже-е-ели?» – передразнила она, подвывая, как гиена. На нас начали оглядываться. – «Неужели?» И это все, что вы можете сказать?

– Нет, Миранда, конечно, нет. Я не имела в виду ничего такого… Я могу чем-нибудь помочь?

– «Я могу чем-нибудь помочь?» – снова передразнила она, на этот раз тоном капризного ребенка. О, если бы на ее месте был любой другой человек, я дала бы ему пощечину. – Вам бы лучше не сомневаться в этом, Ан-дре-а. Коль скоро вы не в состоянии выполнять ваши обязанности своевременно, вам придется найти способ возобновить паспорта к вечернему рейсу. Мои дочери должны присутствовать на завтрашнем банкете, понимаете вы это?

Понимаю ли я ее? Хм. Хороший вопрос. Я в принципе не способна была понять, почему в том, что у двух девочек, у которых есть мать, отец, отчим и няня, оказались просрочены паспорта, виноват не кто иной, как