Он протянул толстый лист бумаги, почти картона, самодельную карту.

– Спасибо, – сказал я.

Командор улыбнулся. Но совсем не весело.

Я подтянул рюкзак и направился в сторону Запада.

– Тебе тоже спасибо, – сказал Командор вдогонку.

– На здоровье, – ответил за меня Курок. – Мы еще вернемся, папашик…

Продвигались по эстакаде. Между мусором, грядками, испуганными лачугами, полусъеденными автомобильными покрышками.

Командор смотрел, а крысиный рыбак махал рукой.

Остановились ближе к вечеру. Слева была дорога, справа дома. Я себя устало чувствовал, путь держал Курок. Справлялся, астроном. Хотя тут и слепой справился бы – знай шагай вдоль улицы, а как увидишь следующую эстакаду, значит, и все, пришли, надо поворачивать к югу.

Продвигались плотно, ну, как можно плотно у нас продвигаться. Старались скрытно, хотя скрываться особо было не от кого, я не видел ни следов, не слышал криков, вообще никакой активности, Запад, в отличие от Востока, был мертв. Во всяком случае, выглядел мертво. Несколько раз встречались провалы, но и то какие-то старинные, поросшие мхом и брусникой, похожие на вогнутые болота.

И ноль движухи. И от этой пустоты беспредельной как-то не по себе даже делалось, закопаться хотелось, прыгнуть в люк.

Даже Курок молчал. Запад, чего тут болтать?

Когда солнце стало пощипывать крыши, остановились. Курок изучал карту. Поворачивал, разглядывал на просвет, сверял с местностью, сверил, затем сказал:

– Почти пришли. Вон вход в метро, вон мост, а нам туда. Только поздно уже, солнце садится, ночлег надо искать. Мне вон тот дом нравится. А?

Курок указал пальцем.

Я поглядел. Дом как дом. Как все остальные, можно и там. Я теперь не закапываюсь. Смысла нет – всегда несложно найти надежное место, главное, чтобы замок цел был и дверь не поломана.

– Окна на восток смотрят. Удобно очень, проснемся пораньше…

– Ты говорил, что бомберов нет. А я их видел.

Курок растерялся.

– Я их собственными глазами видел.

– Ты бандитов видел. Рейдеров. Как сегодняшних, таких же.

– Они с Запада пришли.

– Да, с Запада… Давай потом поболтаем? Темнеет уже, а мне тут… не очень нравится.

Я направился к дому, в подъезд вошел первым, посмотрел, понюхал. Чисто. Отчего неприятно как-то. На Востоке шагу безопасного не сделать, в каждом подъезде то мрец, то шишига какая, а здесь чистота.

Побрызгал скунсом. Погуще, чтобы не лезлось.

– Лучше повыше, – предложил Курок. – Чем выше, тем спокойнее, чем ближе к земле, тем хуже, сам знаешь.

Повыше так повыше, я сам не прочь быть повыше. Поднимались, заглядывали, где двери открыты в квартиры.

На третьем уровне нашелся аквариум, большой, высохший, а в нем сушеная кикимора, или крокодил мелкий, сейчас уже непонятно.

На пятом уровне пианино. Или рояль, не знаю. Курок нажимал на клавиши, и оно звучало, длинные печальные ноты стукались о потолок и падали обратно, Курок врал, что мама у него играла, а он, еще горшечник, слушал.

На одиннадцатом попугай в клетке, как все другие попугаи в клетках, он был мертв. Дохл. Курок стал выдергивать из него каким-то чудом сохранившиеся перья.

– Они еще есть, – Курок воткнул перо в космы. – Я видел, летают.

На двадцать третьем, кажется, это был двадцать третий, мы нашли велосипеды. Вся квартира заполнена велосипедами, битком. Долго стояли и смотрели. Курок сказал, что иногда в городе встречаются места, которые нельзя объяснить. Вот как эти квартиры, забитые велосипедами. Зачем они здесь, кто их собирал, непонятно, вот он телескоп нашел в такой же телескопной квартире, там от пола до потолка одни телескопы хранились.

– А ты слышал про дирижабщиков? – спросил вдруг Курок.

– Жаб которые обдирают? Я про них не только слышал, я их вживую видел. И очень часто.

– Да нет, про других дирижабщиков. Они на дирижаблях живут. Во время Воды они решили, что это все, сели на дирижабли и полетели. С тех пор и летают. Высоко, не достать. И знать не хотят, что здесь происходит. Раз в год только опускаются, на острове каком-то. Чтобы дирижабли свои починить. А потом опять в небо…

Мы поднимались, Курок пыхтел, помогал по перилам руками, но при этом вовсю рассказывал про дирижабщиков, не выдерживал долго без трепа. Про то, какая у этих воздухоплавателей хорошая жизнь в небе.

– Потому что в небе все по-другому, не так, как на земле. В небо погань не распространилась…

– А строка? – спросил я.

– Строка невысоко летает, потому что она тяжелая. И потом, ты хоть раз строку видел? Я нет. Вымерла вся строка, заржавела. И вообще, не перебивай, я тебя не перебиваю.

На самом деле. Летучей погани нет. Совсем. Ну, строка, но ее можно не считать, она действительно высоко не поднимается. Да и медленная, если только во сне на тебя не налезет, убежать успеешь. В этом есть подтверждение правды, воздух выдерживает только чистых, в отличие от земли, земля что, по ней любая сволочь пробежаться может, а воздух еще неприступен.

– Питаются дирижабщики рыбой, ловят ее в горных озерах. И в морях…

– Это еще неизвестно, есть ли моря, – сказал я. – Может, высохли.

– Моря есть.

– С чего это ты так уверен?

– С того, что дожди соленые идут – это раз, с того, что медузы с неба падают – это два. А медузы только в море обитают, соль их стихия. А на какой этаж мы идем?

– На тридцатый, – ответил я.

– Может, на тридцать первый лучше?

Некоторые, ну, тот же Петр, никогда на тридцатом этаже не остановятся. Считают, что нельзя на четных этажах жить, только на нечетных. И по улицам, только по нечетной стороне ходят. И патронов в магазин только нечетное количество заряжают, одним словом, оберегаются, как могут. Я во все это не очень верю. Мне что тридцатый, что тридцать первый.

– Тридцать первый.

– Пришли тогда, – сказал Курок.

Видимо, это был не простой дом, для избранных – на площадке располагалась всего лишь одна квартира с большой красной дверью, все. Приблизились.

– Ого… – кивнул Курок.

– Кто-то ломился, – я потрогал пальцем дверь. – Давние следы… Такую дверь домкратом не выдавить. И замки…

Я постучал, звук получился глухой, железо толстое, царапины глубокие. Кто-то зря старался.

– Замки антивзломные, – указал Курок. – Открывашка возьмет? Она не утонула?

Открывашка хранилась в рюкзаке, в особом непромокаемом футляре. К футляру подсоединен баллончик со сжатым газом, создававшим внутри избыточное давление, препятствовавшее проникновению влаги, кроме того, футляр был снабжен гироскопом. Открывашка являлась сложным прибором, с тонкой механической частью, с мелкими деталями, опасавшимися излишней влаги и сотрясения, обращаться с ним стоило осторожно, поскольку открывашка – вещь полезная. В некоторых ситуациях жизненно важная.

Хотя антивзлом могла и не взять.

Я осторожно сбросил давление в футляре, снял замок и достал открывашку.

Открывашек только три всего, и каждую Петр делал почти год, сидел по вечерам с пинцетом и лупой,