Я смеюсь.

– У тебя, дядя Гоша, этих заначек по всей хате натыкано, небось.

– Есть такое дело, – весело соглашается он, зубами скусывая блестящую крышечку из фольги. – Ну, будешь?

– Буду, – решительно трясу головой, а про себя думаю: «Чего уж там. После всех приключений мне уже все по барабану».

Мы выпиваем. «Алиот» оказывается жутким пойлом, напоминающим разбавленную водку, в которой прополоскали ломтик лимона. Я беру из мятой пачки «Монте-Карло» сигарету, прикуриваю.

– Во-от, – многозначительно говорит дядя Гоша. – Курево на фронте – всему голова. Солдат без пайка, на подножном корме, неделю может воевать. А без курева – шабаш, вот какое дело.

– Чего там дальше-то было? – интересуюсь я, выпуская струю сизого дыма.

– Дальше… Дальше, Артемка, пошла потеха. Ворчать народ начал – что за придурь у командования, боевую часть в тылу на мокрых камнях гнобить без толку? И тут разведка, что на гору ходила, докладывает: парашюты! Не то тридцать, не то тридцать пять штук, вот какое дело. Немцы! То ли диверсанты, то ли спецгруппа какая. Они к концу войны большие мастера стали на такие штуки. Муссолини из-под ареста вывезли, сына венгерского правителя, адмирала Хорти, выкрали, в ковер закатав. Прямо из дворца! От гвардейцев, что дворец охраняли, только перья полетели. Был у Гитлера специалист, Отто Скорцени. Вот он эти дела и проворачивал. В общем, боевая тревога у нас, вот какое дело. Сидим, в темноту пялимся, автоматы наготове. А Шибанов и НКВДшник по развалинам ползают, как муравьи, ищут чего-то. Искали- искали – и вроде не нашли. Холостой выстрел. Погода была, я говорил уже – вот как сейчас. Дождь, холодно, ветер. Мы оборону держим, двойную, чтобы мышь не проскочила, вот какое дело. Немцы с горы нас щупают, мы огрызаемся. То тут, то там вдруг – стрельба, ракеты осветительные, трассеры в ночь улетают, вжик-вжик. Красиво, но холодно.

Кречет у Шибанова и майора из НКВД спрашивает – мол, сколько еще сидеть, чего мы ждем, товарищи офицеры? Дайте отмашку и мои молодцы фрицев в мелкий винегрет покрошат. А Шибанов злой стал, как черт. Орет, руками машет. Сколько, говорит, надо, столько и будете сидеть, капитан. Держите оборону, говорит, и никаких гвоздей! Кречет тоже психанул, оттянул всех по матери и ко мне. Мой пост на скале был, прямо над развалинами. Комбат мне пулемет дегтяревский выделил и приказал:

– Смотри, Георгий, ты у нас последний рубеж. Без нужды не высовывайся, потому как ты – козырный туз. Понял?

– Так точно, понял, – отвечаю.

А чего тут не понять? Лежу, накрывшись плащ-палаткой, промок весь. А внизу, между скал, под брезентовым навесом подполковник этот, Шибанов, планшетку на коленке пристроил и строчит чего-то, фонариком потайным себе подсвечивая. Майор, НКВДшник, рядом, тушенку из банки жрет. Пожрал он, значит, банку выкинул и покурить решил. Чиркнул спичкой, Шибанов на него глянул и засмеялся. Тихо, но так, что мороз меня продрал от того смеха, вот какое дело.

– Что, товарищ майор, нашли все-таки предмет? – спрашивает Шибанов.

Майор в ответ – какой такой предмет? Ничего, мол, я не находил. А Шибанов ему: тщательнее надо с документами работать. Прокололись вы, дорогой товарищ. На глазах прокололись. У всех, кто предметами владеет, глаза цвет меняют, разными становятся, вы этого не знаете, а я знаю. Майор в ответ зашипел чего-то, ровно змеюка. Мне слышно плохо, но я лежу, не шевелюсь. Думаю – заметит меня Шибанов и все, хана героическому бойцу Советской армии сержанту Дзюбе. Почему-то именно Шибанова я опасался, вот какое дело. А он как раз и говорит:

– Вы, товарищ майор, правильно сделали, что предмет нашли. Сейчас вы его мне отдадите…

Майор ему:

– С чего бы это? Приказывать мне вы не имеете права, я вам не подчиняюсь. У меня свое начальство имеется.

– Отдадите, отдадите, – смеется Шибанов. И вдруг как гаркнет: – В глаза смотреть!

Чего промеж них там дальше было, я не знаю. Заплохело мне, вот какое дело. Фрицы в этот момент как раз на наших навалились всерьез, бой начался. У них автоматы были новые, штурмгеверы, вот какое дело. Лупят они, что твой пулемет «Максим». В общем, рвутся немцы к развалинам, а я, вместо того, чтобы ребят, что внизу засели, огнем поддержать, лежу, точно пьяный. Все вижу, все слышу, а ни рукой, ни ногой пошевелить не могу. Шибанов майору говорит тем временем:

– Вы спите. Я считаю. Раз. Два. Три. Четыре. Повторяйте за мной: драм-ба-ба, дрим-ба-ба, дрим-ба-ба, дирим-ба-ба.

Что, думаю, за хрень несет товарищ подполковник? И понимаю – вот ей-богу, Артемка, не вру! – что и сам я шепотом эти дурацкие и страшные слова говорю. Не хочу – а говорю! И майор говорит. А Шибанов свое гнет:

– Вы крепко спите. Вы слышите меня?

Майор, как из могилы, отвечает:

– Да-а…

И я то же самое шепчу.

– Когда вы проснетесь, вы ничего не будете помнить.

– Да-а…

– Вы готовы выполнить мою просьбу?

– Да-а…

– Отдайте мне предмет, который вы нашли в развалинах!

И чувствую я, Артемка, что моя рука против воли тянется к карману гимнастерки, понимаешь? Тяну я руку и вижу – майор внизу то же самое делает! Только у меня-то в кармане трофейная зажигалка, а у майора фигурка серебряная, какая – я не разглядел. Вынимает он ее и отдает Шибанову. А я зажигалку протягиваю в пустоту. Майор пальцы разжимает – и я. Шибанов фигурку берет, а зажигалка летит и бьется о камни. Тут он меня и заметил… Ну, по последней?

Дядя Гоша прерывает свой рассказ и берется за чебурашку. Я сижу не жив, ни мертв. Придумать такое Джон Сильвер не мог. Вот если бы в его рассказе на скалы высадилась немецкая дивизия и он героически уничтожил ее командира – это да, это, что называется, в стиле. А про фигурки и СМЕРШевца-гипнотизера – слишком для дяди Гоши сложно. Получается, что его рассказ – правда. Что отсюда следует?

Я пью «Алиот» как воду. Хмель, разлившийся по телу, исчезает. Нефедов не врал! На свете существует по крайней мере несколько подобных фигурок и ими уже в годы войны интересовались спецслужбы. Вспоминаю фразу профессора про загадочных «них», которые «знают» и вышли на мой след. Это «они» хотели убить меня тогда в госпитале. Становится понятно, почему Чусаев никогда не вынимал коня из шкатулки, выстеленной мехом соболя. Хриплым голосом спрашиваю:

– А потом что было?

– Что? Потом? – дядя Гоша недоуменно оглядывается. Похоже, выпитая водка «прибила» его. – Пото-о- ом… Эх, Артемка… Много чего было потом… Нас на юг перебросили, Белград брать... И на север, на Венское направление… И на Берлин! Потом Победа. Салют. Спирт мы пили с маршалом Коневым…

– Нет, я про Шибанова этого.

– Цыкнул на меня Шибанов – я и очнулся, – включается дядя Гоша. – Гляжу – мать честная, немцы уже к самой моей скале подходят, вот какое дело. Ну, я и ввалил из «Дегтярева». Да еще вторая рота из ущелья подошла. В общем, дали мы им прикурить. Ушли они и мертвяков своих унесли. Ушли с концами. Не сдюжили. А Шибанов в меня стрелял, да. Из браунинга своего стрелял. Не попал только. Он думал, что я не вижу, но я выстрел услыхал, вот какое дело. Пуля прямо возле башки моей в скалу ударилась. Ну, а утром он улетел вместе с майором. Тот и вправду ни хрена не помнил – про предмет. Вот с тех пор, как только непогодь да ветер, давит меня шибановское колдовство и пою я треклятую ту дримбабу, мать ее нехорошо. Ох, Артемка, что-то я нагрузился… Спать мне надо, спать…

Последние слова дядя Гоша выборматывает, вытягиваясь на кровати. Я тормошу его:

– Дядя Гоша, я у тебя заночую?

– Аха, – через силу шепчет он. – Раскладушка тама, в темнушке…