человеческого мозга.

Взаимоотношения ученого и уличного пса Шарика, впоследствии — Шарикова, составляют сюжетную канву повести. Основа повествования — внутренний монолог Шарика, вечно голодного, горемычного уличного пса. Он очень не глуп, по-своему оценивает жизнь улицы, быт, нравы, характеры Москвы времен нэпа с ее многочисленными магазинами, чайными, трактирами на Мясницкой. Но вот профессор совершает главное дело своей жизни — уникальную операцию-эксперимент: он пересаживает псу Шарику человеческий гипофиз «пролетария» — алкоголика и тунеядца Клима Чугункина.

И вот в результате операции появляется безобразное, примитивное существо, целиком унаследовавшее «пролетарскую» сущность своего «донора». Первые произнесенные им слова — ругань, первое отчетливое слово — «буржуй». Чудовищный гомункулус, человек с собачьим нравом, основой которого был люмпен-пролетарий, чувствует себя хозяином жизни: наглый, чванливый, агрессивный. Конфликт между профессором Преображенским, Борменталем и человекообразным существом абсолютно неизбежен. Жизнь профессора и обитателей его квартиры становится сущим адом. Эксперимент окончился полным крахом. Из «пролетарской черни» невозможно сделать Человека.

Для новой власти были неизбежны и гонения на интеллектуалов. Более ста лет интеллигенция ожидала революцию, стремилась к ней, работала на нее. И чем слабее становилась монархия, тем активнее она действовала. Февральская революция, подарившая свободы, давшая голос «великому немому» — народу, показалась сначала осуществленной мечтой. Но и народ оказался мало схожим с тем иконописным образом, которому полагалось поклоняться, и Временное правительство, оказавшееся в руках интеллигентов, неясно себе представляло, что делать с властью.

Потрясенная тем, что революция оказалась не похожей на сон, который виделся сто лет, русская интеллигенция тем не менее находит силы выступить против насилия. Забастовка служащих государственных учреждений и муниципальных органов в Петрограде, потом в Москве, распространяется и на другие города. Отказалась признать новую власть профессура высших учебных заведений. Сопротивление оказывает значительная часть технической интеллигенции — ее взгляды выражает, прежде всего, Всероссийский союз инженеров.

Разочарование подавляющего большинства русской интеллигенции революцией не было неожиданностью для Ленина: вождь партии большевиков, учивший, что только интеллигенция может внести «революционное сознание» в рабочий класс, всегда относился к ней недоверчиво и недоброжелательно[140].

Начинает формироваться официальная идеология, в основе которой — мифология. Мировоззренческая система, ставшая основой идеологии, не предназначалась для того, чтобы отвечать на «вечные» вопросы — о «добре и зле», о жизни и смерти, о смысле жизни. Какой же в результате подобной большевистской модернизации сформировался человек?

«1935 год, год решительного наступления на партию, был годом «поворота к человеку». «Человек самый ценный капитал», «кадры решают все» — лозунги дня. Это подлинный «социализм с человеческим лицом». Но это лицо — Сталина. В связи с «поворотом» Сталин «очеловечивается». К стандартным эпитетам, сопровождающим его имя: мудрый, гениальный, стальной, железный, прибавляются: «дорогой», «родной», «обожаемый», «добрый», «отзывчивый», «великий человеколюбец». Во время майского шествия 1935 года демонстранты несли «тысячи портретов Сталина, и были еще барельефы и статуи вождя, и имя его, повторенное в это утро миллионнократно, то было вылито из металла, то написано на нежных и прозрачных газовых тканях, то было обвито хризантемами, розами, астрами». В июле 1935 года Сталин организует в Москве на Красной площади гигантское зрелище — физкультурный парад. Образцом служат гигантские зрелища, организуемые в гитлеровской Германии. Но там — военные марши, под которые шагают штурмовики и эсесовцы. Здесь — спорт, улыбка, дети. Это они открывают парад. 5 тысяч пионеров «несут вытканный из живых цветов лозунг: «Привет лучшему другу пионеров товарищу Сталину». «Спасибо товарищу Сталину за счастливую жизнь» — реет лозунг над колонной пионеров Дзержинского района. А между тем, в 1935 году, на восемнадцатом году после революции подавляющее большинство населения страны живет хуже, чем до революции»[141].

Дойти до формирования такого человека, правда, власть смогла только через геноцид 30-х—40-х (сознательное истребление голодом, террором, ссылкой и коллективизацией миллионов граждан СССР, не вписывавшихся в контуры «советского человека») и беспощадное уничтожение собственного народа в годы войны на фронтах и в тылу, превращение его в пушечное мясо и промышленный ресурс (опять-таки предельно материалистический, функциональный подход, сегодня многими воспеваемый чуть ли не как образец государственного мышления и источник «нашей мощи»).

Большевики в основу сортировки человеческого материала брали критерий социального происхождения: рождение в пролетарской семье, от пролетарских родителей, обеспечивало привилегированное положение в послереволюционной социальной иерархии [142]. Влиятельный в 1920-е гг. философ-марксист А. Деборин подводил теоретический базис под программу создания нового типа человека: «Поскольку социалистические идеи овладевают нашей мыслью, они способны превратиться в чувства». Социалистические идеи, превращаясь в социалистические чувства, переделывают «все человеческое существо со всей его сложной психикой» [143].

Начальным этапом обработки «человеческого материала» была школа. В числе первых актов советского правительства было уничтожение старой системы образования. Чтобы построить новую школу, писал В. Лебедев-Полянский, один из руководителей наркомпроса, надо убить старую школу. Радикальность Положения о единой трудовой школе, закона, принятого в ноябре 1918 г., не уступала радикальности Октябрьского переворота. Ликвидировались все «атрибуты старой школы»: экзамены, уроки, задания на дом, латынь, ученическая форма. Управление школой передается в руки школьного коллектива, в который входят все ученики и все школьные работники — от учителя до сторожа. Отменяется слово «учитель» — он становится «школьным работником», шкрабом. Непосредственное руководство осуществляется школьным советом, включающим всех «шкрабов», представителей учеников (с 12-летнего возраста), трудового населения и отдела народного образования.

Авторы революционных педагогических теорий были убеждены в том, что «новое» и «революционное» — синонимы, что революционное тождественно новому и наоборот. В конце 1920-х гг. они обнаруживают, что ошибались. Государство не собирается отмирать. Оно начинает крепнуть с каждым днем: Сталин не жалеет для этого усилий. Одновременно меняется отношение к школе. В 1930-е гг. ей возвращаются все атрибуты «схоластической феодальной школы». Все эксперименты в области методов и программ обучения объявляются «левацким уклоном». Знаком разрыва с политикой строительства «новой школы» была замена на посту наркома просвещения А. Луначарского, занимавшего этот пост с ноября 1917 г., партийным деятелем, долгие годы занимавшим должность начальника Политуправления Красной Армии, А. Бубновым[144].

Но цель осталась прежней. Спор о характере школы касался не принципа, но методов, техники обработки человеческого материала. Основная проблема заключалась в необходимости сочетать воспитание нового человека и его образование. В первые послереволюционные годы революционная школа была необходима, в первую очередь, как инструмент разрыва с прошлым, разрушения дореволюционных общественных связей. В 1918 г. на съезде работников народного просвещения было сказано ясно и недвусмысленно: «Мы должны создать из молодого поколения поколение коммунистов. Мы должны из детей — ибо они подобно воску поддаются влиянию — сделать настоящих, хороших коммунистов… Мы должны изъять детей из-под грубого влияния семьи. Мы должны их взять на учет, скажем прямо — национализировать. С первых же дней их жизни они будут находиться под благотворным влиянием коммунистических детских садов и школ. Здесь они воспримут азбуку коммунизма. Здесь они вырастут настоящими коммунистами»[145].

Большевистская власть исходила из идеи, что главной силой исторического развития является классовая борьба, победителем в которой будет пролетариат. Были определены важнейшие практические принципы «коммунистического воспитания»: партийность, партийно-государственное руководство, классовость, наступательность и т. п.[146].

В итоге альтернатива не смогла стать реальностью. В сложившихся исторических условиях, когда утверждался тоталитарный режим, предполагающий полный, тотальный контроль над обществом и