Все были поражены этими неожиданными словами. Что хотел сказать географ? Уж не сошел ли он с ума? Однако он говорил так убедительно! И все взоры обратились к Гленарвану. Утверждение Паганеля было, в сущности, прямым ответом на только что заданный Гленарваном вопрос. Но Гленарван только отрицательно покачал головой. Он, видимо, отнесся скептически к словам ученого. А тот, справившись со своим волнением, снова заговорил.

— Да, да, — сказал он с убеждением, — мы искали там, где не надо было искать, и прочли в документе то, чего там нет.

— Объясните же вашу мысль, Паганель, — попросил Мак-Наббс, — только спокойнее.

— Все очень просто, майор. Как и вы все, я заблуждался. Как и вы все, я неверно толковал документ. И только минуту назад, сидя на вершине этого дерева и отвечая на ваши вопросы, в тот миг, когда я произносил слово «Австралия», меня вдруг озарило, словно молнией, и все мне стало ясно.

— Что? — воскликнул Гленарван. — Вы считаете, что Гарри Грант…

— Да, я считаю, — перебил его Паганель, — что слово austral в документе не полное слово, как мы до сих пор предполагали, а корень слова Australie, Австралия.

— Вот это интересно! — отозвался майор.

— Интересно? — пожал плечами Гленарван. — Да это просто невозможно.

— Невозможно! — крикнул Паганель. — Мы, во Франции, не признаем этого слова.

— Как, — продолжал Гленарван тоном, в котором звучало полнейшее недоверие, — вы решаетесь утверждать, ссылаясь на документ, что «Британия» потерпела крушение у берегов Австралии?

— Я уверен в этом, — ответил Паганель.

— Право, Паганель, подобное заверение в устах секретаря Географического общества меня очень удивляет, — сказал Гленарван.

— Почему? — спросил задетый за живое Паганель.

— Да потому, что, если вы признаете в слове austral Австралию, вы одновременно должны признать там существование индейцев, а их там никогда не бывало.

Паганель улыбнулся, нисколько не смущенный этим доводом: он, видимо, ожидал его.

— Дорогой Гленарван, — сказал он, — не спешите торжествовать: сейчас я разобью вас наголову, и поверьте мне, никогда англичанину еще не случалось терпеть такого поражения. Да будет это расплатой за неудачи Франции при Креси и Азенкуре [70].

— Буду очень рад. Разбейте меня, Паганель!

— Ну, слушайте! В документе так же мало говорится об индейцах, как и о Патагонии. Обрывок слова ind значит не indiens — индейцы, a indigenes — туземцы. А что в Австралии имеются туземцы, вы, надеюсь, допускаете?

Надо признаться, что тут Гленарван пристально посмотрел на географа.

— Браво, Паганель! — одобрил майор.

— Что же, дорогой Гленарван, принимаете вы мое толкование?

— Да, но только в том случае, если вы мне докажете, что gonie не конец слова «Патагония».

— Конечно, нет! — крикнул Паганель. — Патагония тут ни при чем. Подбирайте любые слова, только не это.

— Но какое же может быть здесь слово?

— Космогония, теогония, агония…

— Агония, — выбрал майор.

— Это мне безразлично, — ответил Паганель, — данное слово не имеет значения; я даже не стану доискиваться его смысла. Важно то, что austral указывает на Австралию. Не сбей вы меня тогда с толку своими ложными толкованиями, я сразу же пошел бы по правильному пути, до того здесь все очевидно! Найди я этот документ сам, я никогда бы не мог понять его иначе!

На этот раз слова Паганеля были встречены криками «ура», приветствиями, поздравлениями. Остин, матросы, майор, а больше всех счастливый Роберт, окрыленный новой надеждой, — все принялись рукоплескать достойному ученому. Гленарван, мало-помалу убеждавшийся в своей ошибке, заявил, что он почти готов сдаться.

— Еще один вопрос, дорогой Паганель, — сказал он, — и мне останется только преклониться перед вашей проницательностью.

— Говорите, Гленарван!

— Как же будет читаться весь документ при вашем новом толковании?

— Все очень просто. Возьмем документ, — ответил Паганель, доставая драгоценную бумагу, которую добросовестно изучал последние дни.

Пока географ собирался с мыслями, все молчали. Наконец Паганель, водя пальцем по отрывочным строкам, уверенно, подчеркивая голосом некоторые слова, прочел следующее:

— «Седьмого июня 1862 года трехмачтовое судно «Британия», из порта Глазго, потерпело крушение после…» Здесь можно вставить, если хотите, «двух дней», «трех дней» или просто «долгой агонии» — это безразлично — «… у берегов Австралии. Направляясь к берегу, два матроса и капитан Грант попытаются высадиться…», или «высадились на материк, где они попадут…», или «попали в плен к жестоким туземцам. Они бросили этот документ…» и так далее и так далее. Ясно ли это?

— Ясно, если только слово «материк» применимо к Австралии, представляющей собой лишь остров.

— Успокойтесь, дорогой Гленарван, лучшие географы того мнения, что следует называть этот остров Австралийским материком.

— Тогда, друзья мои, мне остается сказать вам только одно: в Австралию! И да поможет нам небо! — воскликнул Гленарван.

— В Австралию! — в один голос подхватили его спутники.

— Знаете, Паганель, — прибавил Гленарван, — само провидение послало вас на «Дункан»!

— Что ж, — отозвался географ, — допустим, что я посланник провидения, и не будем больше говорить об этом.

Так закончился разговор, имевший такие важные последствия в будущем. Он совершенно изменил настроение путешественников. Они снова обрели путеводную нить в лабиринте, откуда им, казалось, уже не было выхода. Над развалинами их рухнувших планов засияла новая надежда. Теперь они могли без боязни покинуть Американский материк, а мысленно они уже устремились в Австралию.

Поднимаясь снова на борт «Дункана», они не принесут с собой отчаяния. Леди Элен и Мери Грант не придется оплакивать безвозвратную потерю капитана Гранта. Охваченные радостными надеждами, путешественники позабыли обо всех опасностях, грозивших им самим, и жалели лишь об одном: что не могут немедленно пуститься в путь.

Было четыре часа пополудни. Решили ужинать в шесть. Паганелю захотелось ознаменовать этот счастливый день роскошным пиром, а так как меню было очень скудно, он предложил Роберту пойти с ним на охоту в «соседний лес». Мальчик захлопал от радости в ладоши. Они взяли пороховницу Талькава, вычистили револьверы, зарядили их и отправились.

— Не заходите слишком далеко, — серьезным тоном напутствовал охотников майор.

После их ухода Гленарван и Мак-Наббс решили посмотреть зарубки, сделанные на дереве, а Вильсон и Мюльреди снова разожгли костер.

Спустившись к поверхности образовавшегося огромного озера, Гленарван не заметил, чтобы вода убывала. Однако уровень ее достиг, по-видимому, своего максимума. Все же та неистовая сила, с которой воды неслись с юга на север, доказывала, что аргентинские реки не пришли еще в нормальное состояние.

Прежде чем уровень воды начнет понижаться, эти бурные воды должны были успокоиться, как море между приливом и отливом. А пока они так стремительно неслись к северу, нельзя было рассчитывать на их убыль.

В то время как Гленарван и майор делали свои наблюдения, в ветвях омбу раздались выстрелы, сопровождаемые почти столь же шумными криками радости. Высокий голос Роберта сливался с басом Паганеля. Неизвестно, кто из них больше был ребенком. Охота, по-видимому, обещала быть удачной и сулила роскошные кушанья. Вернувшись к костру, майор и Гленарван с удовольствием поздравили Вильсона