всяких мелких приборов и лабораторной стеклотары стол. На столе томилась и дико мяукала распятая в каком-то станке с помощью хирургических бинтов кошка. Вокруг ее головы здоровенный мрачный тип со спутанными сальными волосами и в сильно потертом пиджаке – как оказалось, именно тот самый открывший лучи смерти гражданин Горшков, который на присутствующих не обращал ровно никакого внимания – неторопливо расставлял дюжину небольших стеклянных стаканчиков, располагая их аккуратным полукругом. Кошка вопила, не переставая.

- Скажите, - не выдержал кто-то явно из физиологов – а что, животному наркоз нельзя дать, чтобы ее не травмировать?

- Растолкуй, - приказал Нивинскому мрачный Горшков и мрачно добавил в никуда – ишь, кошку им жалко! А когда американцы полстраны выбомбят им, небось, жалко не будет...

Явно чувствовавший себя не слишком уютно от такого бесцеремонного обращения с начальником и подполковником – но деваться было все равно некуда – Нивинский разъяснил стороннику умерщвления животных без лишних мучений ситуацию:

- Дело в том, что, по словам Геннадия Николаевича, наркоз сильно сказывается на деятельности центральной нервной системы, и желаемый результат или вообще не получается или плохо воспроизводится. Вот, к сожалению, и приходится, так сказать, резать по живому.

- К сожалению, не к сожалению! - неожиданно вмешался сам экспериментатор и открыватель – При чем тут вообще какие-то сожаления? Мы устанавливаем научный факт в условиях, наиболее соответствующих его реализации, а вам непременно надо какие-то моральные категории приплетать! А еще ученые! Я бы дитя родное ради истины не пожалел, а вы к кошкиному визгу цепляетесь. Глаза у вас застланы, вот мимо настоящих открытий и проходите...

- Тоже мне, Авраам сраный! – негромко прокомментировал Игорю на ухо химифизический дружок – У такого мудака и детей-то, небось, нет, вот он и выкаблучивается. Садист какой-нибудь подавленный. За собственную глупость на кошках отыгрывается.

Тем временем Горшков извлек из стоявшего под столом пыльного рюкзака штатив с пустыми пробирками и начал расставлять эти пробирки, которые он одну за одной по порядку извлекал из штатива, в уже стоявшие на столе стаканчики. На этой стадии формирования странного стеклянного нимба вокруг кошачьей головы, он побаловал присутствующих монотонно произнесенным разъяснением.

- Значит, так. Сейчас я ставлю вокруг головы экспериментального животного пустые пробирки. Стаканчики нужны только для того, чтобы пробирки не падали. Можно реакцию и прямо в стаканчиках, но тогда слишком большой расход реактива получается. Нам ни к чему. Теперь...

По ходу объяснения он методично делал то, о чем говорил, извлекая потребные колбы и пипетки все из того же рюкзака и освобождая их от разных тряпок и мятых газет, в которые они были укутаны, вероятно, чтобы не побились.

-...в каждую пробирку я добавляю по два миллилитра стандартного раствора субстрата, а затем – по пол миллилитра сильно разбавленного раствора фермента, который этот субстрат превращает в окрашенный продукт. Поскольку добавление во все пробирки происходит всего за несколько секунд, то есть практически одновременно...

Надо отдать Горшкову должное – все прикапывания он действительно производил вполне профессионально и с невероятной скоростью.

-...то можно считать, что реакция стартовала во всех пробирках в один и тот же момент времени ноль. Теперь смотрите!

С этими словами Горшков стремительно выхватил из рюкзака здоровенные ножницы наподобие тех, которыми Игорь резал на даче жесть, когда жена уж очень доставала требованиями продемонстрировать, что в доме есть мужчина и хоть как-нибудь залатать постоянное подтекающую крышу, и стремительно начал отрезать ими голову у живой пока кошки. Та бешено мяукала и дергалась. Кровь брызгала во все стороны. Лицо Горшкова горело восторгом убийства. Кое-кто отшатнулся – то ли от отвращения, то ли просто, чтобы кровь на пиджак не попала. Похоже, уже привычный к подобным демонстрациям Нивинский стоял вполне спокойно и не сводил взгляда с пробирок в стаканчиках, о которых остальные как-то несколько подзабыли, смущенные жестоким зрелищем. Кошкина голова откинулась в сторону и вбок, повиснув на лоскутке недорезанной Горшковым кожи. Чудовищный визг прекратился. Зато в полный голос завопил сам открыватель:

- А теперь смотрите, что тут происходит!

Происходило и впрямь нечто загадочное, поскольку в четырех или пяти пробирках – Игорь пересчитал повнимательнее, оказалось, в четырех – окраска раствора была не в пример зеленее, чем в остальных.

- Ну, - победоносно прокричал Горшков, которого просто распирало от гордости - что вы теперь скажете? Есть лучи! Е-е-е-сть! Вот они, голубчики – без отвеса видны! Опровергните ка, если все на ваших глазах произошло! Что там ваши науки умного наобъяснят!

Нивинский смотрел на присутствующих без крика, но тоже ожидая комментариев.

Несколько оторопевшая как от всего произошедшего, так и от натиска кошкореза ученая братия молчала, собираясь с мыслями...

IV

Первым не выдержал Игорь.

- Извините пожалуйста, - со всей возможной вежливостью и даже церемонностью обратился он к Горшкову, стараясь, однако, чтобы его слышали и остальные присутствующие и, особенно, Нивинский – А вы каждый раз свою демонстрацию именно в такой постановке проводите?

- В какой такой постановке? – огрызнулся Горшков – Никаких постановок у меня нет. И никаких демонстраций. Я вам не первомайский праздник! У меня строгий и хорошо воспроизводимый научный эксперимент!

- Нет-нет, я о другом, - продолжал быть приятным Игорь – Я, так сказать, о порядке, то есть, о последовательности проводимых вами операций. Вот, скажем, как вы сейчас нам показывали – сначала кошку привязываете...

- Не привязываю, а закрепляю в станке, - перебил Горшков.

- Хорошо, вот сначала кошку закрепляете, - согласился с семантической поправкой гнувший свою линию Игорь – потом стаканчики полукругом расставляете, потом в них пустые пробирки переставляете из своего штатива, потом в них раствор субстрата наливаете, потом фермент прикапываете, потом кошку голову отрезаете – и пошли лучи смерти, а с ними и цветная реакция. Правильно?

- Ну, - сумрачно подтвердил Горшков, не понимая, к чему Игорь подбирается – А что здесь неправильного?

- Да нет, неправильного ничего. Я только хочу сказать, что если в ваших действиях, как это часто бывает в экспериментальных работах, присутствует какая-нибудь систематическая ошибка, о которой вы сами и не подозреваете, то именно она и может служить причиной ложноположительного результата, а вовсе не неизвестный биологический феномен.

- Нет у меня никаких ошибок! – отрезал Горшков.

- Ну, это не словами надо доказывать, - наседал на кошкореза Игорь – а правильными контролями. Все- таки, не в бирюльки играем – речь о безопасности государства идет и о потенциально немалых средствах!

Последняя фраза сработала на все сто – Игорь заметил, что Нивинский прислушивается самым внимательным образом, да и Горшкову в такой постановке крыть было нечем. Так что Игорь, который к этому моменту уже практически наверняка представлял себе, каким именно образом дурит Горшков комитетскую аудиторию, продолжил без помех:

- Ну вот, скажем, пробирки... Я обратил внимание, что вы их в строгом порядке расставляли – вынимали одну за другой из штатива сначала слева направо из переднего ряда, а потом так же слева направо из заднего, и одну за одной ставили в стаканчики по часовой стрелке. При этом сами стаканчики вы просто наугад, как попало по одному брали вот из этой кучи помытых. В этом что – какой-то особый смысл или просто привычка? А вы не хотите попробовать и сами пробирки не по порядку расставлять, а наоборот – в беспорядке? Скажем, первую в третий стаканчик, потом пятую в последний, потом седьмую во второй, и так далее, пока все не заполнятся. Специально, чтобы систематической ошибки избежать, если, скажем, она именно с неизменным порядком расстановки пробирок связана. Да и вообще – зачем вам собственными