Карла Робертса убили только за
Не могу больше выносить жару, ни единой секунды, поэтому отправляюсь в единственное прохладное место, какое знаю. Включаю зажигание, поднимаю окна, задираю платье, чтобы поток прохладного воздуха овевал все тело. Внешний мир отодвигается, уступая место легкому аромату фреона и кожаной обивки «кадиллака». Не открываю глаза, даже услышав шум автомобиля. Секунду спустя дверь со стороны пассажира распахивается.
— Черт, да тут гораздо лучше.
Торопливо одергиваю платье.
— Что ты тут делаешь?
Стюарт захлопывает дверь, касается поцелуем моих губ.
— Я на минутку. Должен ехать на побережье, у меня там встреча.
— Надолго?
— На три дня. Нужно встретиться с парнем из «Управления нефти и газа Миссисипи». Жаль, что не узнал об этом пораньше.
Он берет меня за руку, я улыбаюсь. Мы встречаемся уже два месяца, если не считать первого катастрофического свидания. Многим девушкам этот срок покажется незначительным. Но для меня это самые продолжительные отношения и на сегодняшний момент — самые приятные.
— Хочешь поехать со мной?
— В Билокси? Вот так сразу?
— Вот так сразу. — И с этими словами кладет мне на бедро свою прохладную ладонь. Я, как всегда, от неожиданности вздрагиваю. Покосившись на его руку, торопливо озираюсь — не подглядывает ли за нами моя матушка. — Решайся, здесь же дьявольская жара. Я остановился в «Эджуотер», прямо на пляже.
После всех треволнений последних недель мне наконец становится легко и радостно.
— Ты предлагаешь… поселиться в «Эджуотер» вместе? В одном номере?
Он утвердительно кивает:
— Сможешь сбежать?
Элизабет смертельно оскорбила бы сама идея разделить комнату с мужчиной до свадьбы, Хилли сказала бы, что с моей стороны глупо даже думать об этом. Обе хранили свою девственность с яростью ребенка, отказывающегося делиться любимой игрушкой. Ну а я — да, я обдумываю предложение.
Стюарт придвигается ближе. От него пахнет хвоей, трубочным табаком и дорогим мылом, абсолютно неизвестным в моей семье.
— Маму хватит удар, Стюарт. И потом, у меня куча дел… — Но как же хорошо от него пахнет. Он смотрит на меня так, словно готов проглотить, и я вздрагиваю.
— Ты уверена? — шепчет он и вновь целует, в губы, уже совсем не так сдержанно.
Его рука по-прежнему на моем бедре, и я в который раз думаю о том, как у них все было с Патрицией, его невестой. Я ведь даже не знаю, спал ли он с ней. От подобных мыслей становится тошно, и я отодвигаюсь.
— Я… я не могу. Ты же знаешь, я не смогла бы рассказать маме правду…
Он огорченно вздыхает, и мне так нравится выражение разочарования на его лице. Теперь я понимаю, зачем девушки отказывают, — ради этого ласкающего взор сожаления.
— Что ж, тогда не лги ей. Ты знаешь, как я ненавижу ложь.
— Позвонишь мне из отеля?
— Конечно. Жаль, что мне так срочно пришлось уехать. Да, чуть не забыл, через три недели, в субботу вечером, мама и папа приглашают всех вас на ужин.
Я резко выпрямляюсь. Никогда не встречалась с его родителями.
— Что значит… «всех вас»?
— Тебя и твоих родителей. Приезжай, познакомишься с моей семьей.
— Но… почему все вместе?
Он пожимает плечами:
— Мои родители хотят познакомиться с твоими. А я хочу, чтобы они познакомились с тобой.
— Но…
— Прости, детка, — он нежно поправляет мне волосы, — я должен идти. Позвоню завтра вечером, хорошо?
Молча киваю. Он выбирается обратно в жару и уезжает, помахав на прощанье папе, бредущему по пыльной аллее.
А я остаюсь волноваться в «кадиллаке». Ужин в доме сенатора штата. Мама, задающая тысячи вопросов. Готовая ради меня на любые безрассудства. Выкладывающая на стол хлопковый трастовый фонд.
Спустя три мучительно долгие, жаркие ночи — от Юл Мэй и остальных служанок по-прежнему никаких вестей — возвращается Стюарт. Меня тошнит от сидения за машинкой ради новостей Лиги и писем Мисс Мирны. Сбегаю по ступенькам ему навстречу, и Стюарт обнимает меня так, словно мы не виделись много недель.
Он загорел, белая рубашка смялась на спине от долгой поездки, рукава закатаны. А на губах все та же вечная, почти дьявольская, улыбка. Мы сидим в разных концах гостиной, не сводя глаз друг с друга. Ждем, пока мама пойдет спать. Папа ложится сразу после заката.
Стюарт смотрит только на меня, а мама все разглагольствует о погоде да о том, как Карлтон встретил свою «единственную».
— И мы так взволнованы предстоящей встречей с вашими родителями, Стюарт. Пожалуйста, передайте мои слова вашей матушке.
— Да, мэм. Непременно.
И улыбается мне. Мне в нем столько всего нравится. Когда разговаривает, смотрит мне прямо в глаза. Ладони у него мозолистые, а ногти чистые и ухоженные. Мне нравится чувствовать шероховатость его рук на своей шее. И я солгала бы, если б отказалась признать, как приятно появляться на вечеринках вдвоем. И не нужно терпеть выразительные взгляды и мрачную мину Рэйли Лифолта — он, видите ли, недоволен, поскольку вынужден таскать мое пальто вместе с одеждой Элизабет и приносить мне напитки.
Теперь у меня есть Стюарт. Стоит ему появиться рядом, и я чувствую себя защищенной и независимой. Мама не критикует меня в его присутствии, боится, что он и без ее подсказок углядит мои изъяны. Она не решается придираться ко мне, понимает — я обязательно начну скулить и жаловаться. А это уменьшит мои шансы. Для мамы это грандиозная игра — демонстрировать только одну сторону дочери, дабы настоящая «я» не проявилась, пока не станет «слишком поздно».
Но вот в половине десятого мама расправляет юбку, складывает плед медленно и тщательно, словно заветное письмецо.
— Что же, полагаю, пора на покой. Оставляю вас наедине, молодые люди. Евгения, — многозначительный взгляд в мою сторону, — не засиживайся допоздна, хорошо?
Ослепительно улыбаюсь. Мне двадцать три, черт побери, года.
— Конечно, мамочка.
Она выходит. Мы продолжаем сидеть молча и неподвижно.
В ожидании.
Мама обходит кухню, закрывает окна, пускает воду, выключает. Несколько секунд спустя слышится «клик-клак» защелки на двери родительской спальни. Стюарт поднимается с места — «Иди
Но я все же отодвигаюсь. Мне обязательно нужно кое-что сказать.
