— Я же велела тебе кушать в своем стульчике, Мэй Мобли. Не понимаю, как могло получиться, что у всех моих подруг дети — ангелы, а у меня — ты… — Но тут звонит телефон, и она исчезает.
Смотрю на Малышку — лобик наморщила, нахмурилась, думает о чем-то. Треплю ее по щечке:
— Все хорошо, детка?
— Мэй Мо плохая, — говорит она.
Так прямо и говорит, у меня аж внутри заболело.
— Мэй Мобли, — отвечаю я, потому что понимаю — надо что-то сделать. — Ты умная девочка?
Она молчит, будто не знает.
— Ты умная девочка? — повторяю я.
— Мэй Мо умная, — соглашается она.
— Ты добрая маленькая девочка?
Она молча смотрит на меня. Ей всего два годика. Она пока и не знает, что это такое — добрая.
— Ты добрая девочка.
Малышка кивает, повторяя за мной. Но я и продолжить не успеваю, как она подскакивает и принимается гонять пса по двору и хохочет, а я думаю, что было бы, если б я каждый день говорила ей, что она хорошая?
Малышка добегает до птичьего фонтанчика и кричит мне оттуда:
— Эй, Эйби! Я люблю тебя, Эйби!
Смотрю, как она резвится, и внутри у меня так тепло, мягко, будто бабочка крылом погладила. Вот так, бывало, я и на Трилора глядела. От воспоминаний, правда, взгрустнулось.
Мэй Мобли вскоре подбегает ко мне, прижимается щечкой к моей щеке, будто чувствует, что я печалюсь. Обнимаю ее крепко, шепчу:
— Ты
Следующие несколько недель очень важны для Мэй Мобли. Вы-то, наверное, не помните, как первый раз сходили на унитаз, а не в подгузник. И уж наверное, не благодарите того, кто вас научил. Ни один из детей, которых я вырастила, не подошел ко мне и не сказал: «Эйбилин, я так тебе благодарен, что научила меня ходить на горшок».
Дело это, вообще-то, хитрое. Если попробуешь учить ребенка раньше, чем он готов, просто собьешь его с толку. Они никак не могут раскусить, в чем тут дело, и начинают плохо думать о себе. Но Малышка уже готова, я знаю. И она сама знает, что готова. Но все время дурачится и удирает от меня. Усаживаю ее на деревянное детское сиденье, чтобы маленькая попка не проваливалась, но стоит отвернуться, как она уже вскочила и бежать.
— Ты сходила, Мэй Мобли?
— Нет.
— Ты же выпила два стакана сока. Я знаю, что тебе нужно сходить.
— Нееет.
— Я тебе дам печеньице, если сделаешь это для меня.
Смотрим друг на друга. Она отводит глазки, косится на дверь. Не слышно, чтоб в унитазе что-то журчало. Обычно я могу научить их недели за две. Но это если мамы мне помогают. Маленькому мальчику нужно увидеть, что папа делает это стоя, девочки должны понять, что мама присаживается. Но мисс Лифолт ни за что не позволит своей дочке увидеть, как мама пользуется унитазом, в этом и проблема.
— Постарайся для меня хоть немножко, Малышка.
Она мотает головой, надув губки.
Мисс Лифолт ушла делать прическу, а то бы я опять попросила ее подать пример, хотя эта женщина уже пять раз сказала
— Я дам тебе
Мэй Мобли мотает головкой и говорит:
— Ты сама сходи.
Что ж, не могу сказать, что не слышала этого прежде, но обычно мне удается схитрить. Но я же понимаю, ей нужно посмотреть, как это делается, чтобы понять, в чем штука.
— Мне не нужно, — отвечаю.
Молчим, смотрим дружка на дружку. Она опять за свое:
— Сама сходи.
Потом она начинает ерзать и плакать, потому что на этом сиденье попке неудобно, и я понимаю, как должна поступить. Только не знаю, с какой стороны подойти. Повести ее в гараж в свой туалет или мне устроиться здесь? Что, если мисс Лифолт вернется, а я сижу на ее унитазе? У нее истерика начнется.
Надеваю Малышке обратно подгузник, и мы отправляемся в гараж. Из-за дождя здесь попахивает болотом. Лампочка горит, но все равно темно, и веселеньких обоев, как в доме, нет. Здесь, по правде, и стен-то нормальных нет, лишь деревянные щиты, сколоченные вместе. Не напугалась бы Малышка.
— Ну вот, маленькая, вот это туалет Эйбилин.
Она просовывает голову внутрь, и ротик у нее становится как буква «о». Она так и говорит:
— Оооо.
Спускаю трусы, быстро-быстро делаю свои дела, использую бумагу и дергаю за цепочку, прежде чем она успевает что-нибудь разглядеть.
— Вот так ходят в туалет, — объясняю ей.
Что ж, не могу сказать, что она сильно удивилась, будто чудо какое увидела. Отступаю в сторонку, потому что знаю, что дальше будет. Так и есть, она стаскивает подгузник и, как маленькая обезьянка, взбирается на унитаз, придерживаясь, чтобы не упасть, и делает свое пи-пи.
— Мэй Мобли! Ты сходила! Как замечательно!
Она улыбается, а я подхватываю ее, чтобы не провалилась внутрь. Потом мы бежим в дом, и я вручаю ей два печенья.
Позже я опять усаживаю ее на горшок, и она опять требует примера. Первые разы, они самые трудные. Но зато к концу дня я чувствую, что сделала серьезное дело. Она уже начинает хорошо говорить, и можете представить, какое у нее сегодня новое слово.
— Что Малышка сегодня делала?
И она гордо говорит:
— Пи-пи.
— Что напишут в исторических книгах про этот день?
— Пи-пи, — отвечает она.
Не могу удержаться:
— Чем пахнет мисс Хилли?
И она отвечает:
— Пи-пи.
Но я перевожу разговор на другое. Так все же не по-христиански, да еще, боюсь, она начнет это повторять.
Мисс Лифолт возвращается домой с высокой прической. Она сделала химическую завивку и пахнет от нее теперь пневмонией. Если пневмонию в мусорный бак положишь, хорошо помогает, любой дух перешибет.
— Знаете, что Мэй Мобли сегодня сделала? — сообщаю я. — Сходила в туалет на унитаз.
— О, как чудесно! — Она обнимает девочку, не часто я такое вижу. Знаю, она и вправду радуется, потому что мисс Лифолт
— Теперь вам нужно следить, чтобы она ходила на унитаз. А то она может запутаться, — напоминаю я.
