проявленного мира, выходит на уровень времени и рождает потомство, наследующее неисчерпаемую энергию мира трансцендентного. Однако жизнь в единении есть нечто большее, нежели совокупность ее проявлений, нежели подвиги 'великих деятелей' на ниве апостольского просвещения, нежели пропитание божественным словом и делом новых 'сынов и дочерей Абсолюта'. Все эти проявления представляют собой лишь внешние, в пространстве и времени, признаки жизни в единении . Я особо подчеркиваю эту мысль, потому что большинство критиков, а также некоторые питающие симпатию к мистицизму, склонны заблуждаться в этом отношении. Сама способность созерцателя жить интенсивной творческой жизнью в сфере времени объясняется тем, что она тесно связана с другой жизнью, в которой он, открывшись потоку небесной энергии, находится в постоянной неразрывной связи с вневременным Абсолютом. Обсуждая соотношение мистического опыта и чистой философии, мы видели, что целостное мистическое сознание, как и весь открывающийся мистику мир, имеет двойственный характер, который едва ли правомерно пытаться интерпретировать в монистическом ключе. Ведь оно охватывает ту Реальность, которая с общечеловеческой точки зрения кажется одновременно статической и динамической, трансцендентной и имманентной, вечной и временной; оно принимает и абсолютный Мир Чистого Бытия, и пребывающий в непрестанном потоке изменений Мир Становления как необходимые составляющие его единого видения Истины, доступной земному зрению лишь в облике двойственности. На каждом этапе Мистического Пути мы улавливали проблески углубления и развития этого двойственного постижения Реальности. Так, мистик, который, чтобы состояться как личность, сполна развил в себе мистические способности, проходит через очищение органов чувств и духа и получает доступ к дарам Духа. При этом он не просто становится причастным Божественному Благу, Истине и Красоте, занимая свое место в 'Розе Вечной', или проявляет созидательную силу служителя Вечной Мудрости, погруженного в Реку Жизни: мистик обретает оба эти качества и живет двойственной жизнью духовного человека, призванного 'во времени воплощать Вечность'. Выражаясь языком схоластов, можно сказать, что он является одновременно воспринимающим субъектом и активным действующим лицом: он пассивен в отношении Бога и активен в отношении мира. В глубочайшем смысле о нем можно сказать, что он теперь в какой-то мере причастен богочеловеческой жизни, которая связует человека с Вечностью и есть залог 'спасения мира'. Поэтому, хотя внешняя героическая созидательность и преисполненность Богом и может показаться нам основной характеристикой и показателем его состояния, гарантией абсолютной жизни для него является именно глубинное осознание мистического сыновства, благодаря которому 'превыше всего он чувствует в себе жизнь вечную'. Этот основополагающий факт, великое осознание трансцендентности, которое уживается в нем с глубочайшим смирением, может быть описано различными способами. Иногда он говорит, что в лучшие моменты своей жизни в миру был всего лишь 'верным служителем' вечных сфер бытия, на пути озарения стал их 'тайным другом' и, наконец, теперь, на заключительном этапе своих исканий, приобщился к наиболее таинственному состоянию и стал их 'тайным чадом'. 'Как велико различие между тайным другом и тайным чадом! – восклицает Рейсбрук. – Друг совершает лишь редкие любовные вознесения к Богу, тогда как ребенок в своей невинности стремится к тому, чтобы на вершине потерять свою жизнь, в той простоте, которая не знает себя… Когда мы оставляем себя и в своем вознесении к Богу обретаем такую простоту, что нас может увлечь лишь чистая высшая любовь, тогда наше существование прекращается и мы вместе со всем своим ослеплением собой умираем в Боге. В этой смерти мы становимся тайными детьми Божьими и обретаем новую жизнь'. Хотя в своей жизни в миру мистик-подвижник проявляет сверхчеловеческое усердие и ведет непрестанную борьбу со злом и враждебностью, подлинная жизнь его души все время протекает на высших уровнях, в совершенном блаженстве, о котором он может лишь намекнуть нам с помощью парадоксальных символов неведения и пустоты. Он господствует над своим существованием, потому что он вышел за его пределы. Он является теперь сыном Божьим, представителем вечных сфер, носителем трансцендентной жизни. 'Безмятежность в соответствии с Его сущностью, созидательность в соответствии с Его природой: совершенный покой и совершенная созидательность', – вот как Рейсбрук определяет двойственный характер Лика Божьего. Тайное дитя Абсолюта в полной мере причастно этой двойственной Реальности, 'ибо для этого величия был сотворен человек'. Указанные два аспекта истины, которые в изложении Рейсбрука предстают как статический и динамический. Бытие и Становление, теперь находят завершающее воплощение в собственном естестве мистика, поскольку это естество достигло самосознания как целостное, объединенное вокруг своих высших центров. Человечество в течение всей его истории преследует необъяснимое стремление к совершенному покою, к добровольному самозабвению и поглощению Великой Жизнью, превосходящей его собственную маленькую жизнь. Это стремление нашло свое более или менее совершенное выражение во всех вероисповеданиях, и реальность его цели удостоверена всеми мистическими экстазами. Теперь же мистик прослеживает его до самого истока и находит в нем закономерное проявление инстинкта, которому он обязан всем, что обрел на Мистическом Пути. Поначалу этот инстинкт проявляется несовершенным образом и может ввести в заблуждения. У некоторых он оказывается гипертрофированным. Кроме того, символические описания не выявляют его направленности. Поэтому, например, индийскому мистицизму свойственно видение жизни в единении как заведомо пассивного процесса, как полного самоуничтожения и растворения в бездне Лика Божьего. Такое понимание, по моему мнению, является искажением истины. Восточный мистик стремится 'потерять свою жизнь на вершине', после чего уже нет необходимости возвращаться, чтобы принести своим близким жизнеутверждающее свидетельство того, что он ради людей пренебрег собственным спасением. Темперамент западных мистиков, как правило, оберегает их от такого одностороннего подхода, так что у них жизнь в единении именно как 'двуединство созидательности и покоя' реализуется в наиболее полноценном и благородном виде. Среди западных мистиков никто не описал двойственность природы отношения человека к Реальности более ярко и выразительно, чем Рейсбрук. В сочинениях Рейсбрука сосредоточена самая суть его видения истины. Возвращаясь к ней вновь и вновь, он высказывается столь определенно, что у читателя не остается сомнений: речь идет о ярких, радостных и неизгладимых переживаниях, а не о философских банальностях. Вместе с Данте, своим предтечей среди небожителей, Рейсбрук мог бы сказать: Я самое начало их слиянья, Должно быть, видел, ибо вновь познал, Так говоря, огромность ликованья. Поэтому для иллюстрации излагаемого, а именно из соображений его максимальной наглядности, кажется, не найти автора более подходящего, чем Рейсбрук, и если цитаты из его сочинений покажутся слишком громоздкими и затруднительными для понимания, то данный выбор можно оправдать их исключительной ценностью как материала для изучения духовных возможностей человека. Итак, вначале – о видении Бога: 'Божественные Ипостаси, Которые суть единый Бог, в плодотворящих глубинах Своей природы вечно созидают, а в простоте Своей сущности образуют Лик Божий и вечное блаженство. Посему Бог в Своих Ипостасях есть Вечное Делание, тогда как в Своей сущности и Ее непреходящей безмятежности Он есть Вечный Покой. Заметь, что в этой созидательности и в этом покое пребывают любовь и блаженство. Любовь вечно созидает, ибо ее природа есть вечное пресуществление в Боге; блаженство же вечно пребывает в покое, ибо оно превыше воли и желаний представляет собою объятие возлюбленных в едином порыве любви вне подобий. В этом порыве Отец с Сыном объемлют Своих возлюбленных в плодотворящем лоне Святого Духа, Который выше всякой естественной произрождающей полноты. Отец есть Тот, Кто с бесконечной добротой и любовью говорит каждой душе: 'Ты – Моя, а Я – твой; Я – твой, а ты – Моя, ибо избрана Мною от века''. Далее – о судьбе души: 'Наша деятельность – в любви к Богу, а наше блаженство – в открытости Ему, чтобы Его любовь проникала в нас. Различие между любовью и блаженством то же, что различие между Богом и Его благодатью. Когда в любви мы соединяемся с Богом, тогда мы суть дух, а когда мы охвачены и преображены Его Духом, на нас нисходит блаженство. Нами движет Дух Божий, когда мы исходим из Бога, чтобы любить и творить дела любви, а затем Он вновь привлекает нас к Себе, чтобы мы нашли отдохновение в блаженстве.
