— Учителя Павла.

— Но ведь он... Он ведь умер, Симон.

Симон посмотрел на него исподлобья:

— Учитель Павел не может умереть. Как и Иисус. Он просто ушел, но он... с нами.

Симон проговорил это с такой уверенностью, что Теренций вздрогнул и невольно посмотрел по сторонам.

— Только он может знать, для чего Никий в Риме,— между тем продолжал Симон,— мы не имеем права об этом рассуждать. Ни ты, ни я, ни кто другой.

— А Онисим? — едва слышно спросил Теренций.

— Что? Что Онисим?! — резко отозвался Симон.

— Но ведь он сам, он сам убил его.

— Этого мы знать не можем!

— Но я видел...

— Этого мы знать не можем,— повторил Симон, и в голосе его Теренций почувствовал угрозу,— Это может знать только учитель Павел,— Он помолчал и добавил с особенной твердостью: — А еще Иисус и сам Господь. Ты понял это, Теренций?

— Да, Симон,— сказал Теренций, сглотнув,— я все понял. Но только...

— Ну, договаривай.

— Я не знаю, но тогда...— Теренций виновато улыбнулся.— Когда ты встретил меня на дороге, ты сам сказал, что Никий...

— Я заблуждался,— перебил его Симон.— Судил о том, о чем не должен был судить. Учитель Павел сказал мне, чтобы я оставался при Никии во что бы то ни стало, и, значит, он предполагал, что у меня могут возникнуть сомнения. Учитель Павел знает все и обо всем. Он сам послал меня, и мне нужно делать то, что он поручил. И тебе нужно делать то же. Или ты не считаешь, что тебя послал учитель Павел?!

— Нет, нет, Симон,— быстро сказал Теренций,— считаю. Я не видел учителя Павла, но раз ты говоришь...

Они помолчали, потом Симон спросил:

— А кто это Гай Пизон, к которому писал Сенека? Ты знаешь его?

— Нет, он никогда не был у нас... У Аннея Сенеки. Я не помню, чтобы он приезжал.

— Хорошо. Тогда скажи об этом Никию, он сам разберется.

— Про Гая Пизона? — с надеждой спросил Теренций.

Симон усмехнулся:

— И про Гая Пизона тоже. Но главное, скажешь

о заговоре все, что говорил тебе Анней Сенека.

— Но не лучше ли...— Теренций умоляюще посмот

на Симона,— сказать Никию, что Сенека просил меня передать кое-какие послания, а я подсмотрел... Подсмотрел, что одно из них для Гая Пизона. Зачем же говорить ему все, он и без того поймет...

— Ты боишься? — снова усмехнулся Симон.

Теренций замахал руками:

— Не за себя, не за себя, Симон.

— Да? А за кого же?

— Я не знаю,— Теренций опустил глаза.— Ведь Сенека,.. его могут... могут убить...

-г- Это не твоя забота, Теренций,— холодно и жестко проговорил Симон,— делай то, что должно, и не думай о последствиях, учитель Павел думает за нас.

Последнее Симон произнес с такой уверенностью, что Теренций и сам поверил, что учитель Павел не умер и думает за них. Он вздохнул и выговорил с трудом:

— Хорошо, Симон, я сделаю, как ты хочешь.

— Тогда иди.

— Сейчас? Но я...

— Да, сейчас,— твердо произнес Симон и встал,— нельзя терять ни минуты. Кто их знает, может быть, они начнут уже сегодня.— И он протянул Теренцию руку.— Вставай.

Теренций медленно, с обреченным лицом подал руку. Симон рывком поставил его на ноги и, загребая ногою песок, стал тушить костер.

Симон проводил Теренция да самого дома Никия. Было уже совсем поздно, но Никий еще не приезжал.

— Дождись его и поговори,— сказал Симон, взяв Теренция за руку и сильно сжав.— Я буду рядом, теперь я всегда буду рядом.

— Ты всегда будешь рядом?

— Всегда,— твердо, с какою-то особенной уверенностью произнес Симон.— Скажи об этом Никию.

И, более ничего не добавив, он быстро отошел и скрылся в темноте. Теренций некоторое время стоял, глядя ему вслед, потом вздохнул и медленно вошел в ворота.

Никий вернулся уже на рассвете. Теренций ждал его у лестницы. Тот сказал, заметив его:

— А, Теренций! Ты все еще не спишь?

Вид у Никия был усталый, он хотел пройти мимо, но Теренций проговорил жалобно:

— Мой господин!

Никий удивленно оглянулся:

— Что с тобой, Теренций? Ты не болен?

— Нет, мой господин, но я хотел...

Никий устало нахмурился:

— Что там у тебя? Может быть, поговорим завтра, я очень утомился.

— Завтра? — с надеждой переспросил Теренций, но, вспомнив Симона, вздохнул.— Нет, мой господин, я должен... я должен сейчас.

— Ну ладно, Теренций,— Никий зевнул, прикрыв рот ладонью,— пойдем.

Когда они вошли в спальню Никия, Теренций сразу же за порогом упал на колени. Никий посмотрел на него с сердитым удивлением:

— Ты что? Сейчас же поднимайся!

— Не могу! — простонал Теренций.

— Не можешь? Это почему?

— Не могу! Я достоин смерти! — Теренций всхлипнул и хотел обнять ноги Никия.

Тот успел сделать шаг назад.

— Да говори же! — вскричал он.— Что случилось? Может быть, солнце упало на землю или парфяне уже в пяти стадиях от Рима?

Теренций медленно поднял голову, по его морщинистым щекам текли слезы.

— Анней Сенека! Анней Сенека! Я был у него.

— Ты был у него,— повторил Никий и, пригнувшись, внимательно вгляделся в лицо Теренция.— Значит, ты был у него,— произнес он снова с особенным значением.— Понятно,— он задумчиво покачал головой,— я так и думал. Успокойся, Теренций, и расскажи все по порядку. И знай заранее, я ни в чем не обвиню тебя.

Он отошел и сел на край ложа, сложив руки на коленях.

— Подойди, никто не должен слышать того, что ты скажешь.

Теренций подполз к нему, не поднимаясь с колен. Никий молча наблюдал за ним.

Прежде чем начать рассказ, Теренций повздыхал, повсхлипывал, поерзал коленями по полу, снова не решаясь поднять головы. Наконец начал, упершись взглядом в ноги Никия. Они были неподвижны. Оставались неподвижны даже тогда, когда Теренций назвал имя Гая Пизона. Дернулись только раз, когда он сказал о Палибии.

Теренций закончил, потом, помолчав, добавил:

— Я рассказал все Симону из Эдессы, это он заставил меня открыться. Еще он просил передать тебе, что всегда будет рядом.