заметаешь. Может, ты мань-як-убийца? Или сбежал из психлечебницы? Так и быть, пусть это останется на тво-ей совести. Мы копаться в твоих мозгах не будем — не до того сейчас. И дело твоё в суд не передадим… Даже поможем, организуем тебе новую жизнь… Представля-ешь?! Новое имя, новые родители, новая работа… Всё новое! Как костюм с иголоч-ки! А ты тут — раз! — и сделаешь себе карьеру военного, а? Как тебе такая перспек-тива? — лейтенант наклонился, пытаясь поймать взгляд Джейка, но тут комиссар из-за стола поднялся со словами:

— Не трогай ты его, Сэм! Внеси, лучше, его имя в список добровольцев… Посмот-ри, сколько их там ещё нужно… Не хочу я объявлять всеобщую демобилизацию! Здесь тогда такое начнётся! И так все бегут, — комиссар вздохнул. — А этот, ничего, пусть воюет… А то нашёлся мне тут гвардеец Его Величества! Пусть, вот, теперь поглядит на армию своими глазами, подумает потом, прежде чем нести чёрт знает что. Давай, делай ему временное свидетельство, на медкомиссию, к парикмахеру — и в часть. Они там такого солдата с радостью возьмут… И без индикатора, — он по-дал лейтенанту папку личного дела и одновременно нажал кнопку вызова охраны. — Вези до места лучше в наручниках, а то вдруг буйный. Отойдёт — бежать кинется. Жалко. И так их мало, таких, дурачков, без роду, без племени. Если война начнётся, потом хоть перед родителями не отвечать…

День только начался, солнце ещё касалось макушек пальм, а тепло его лучей уже нагревало ткань мундира. Туман, белый и густой, как молоко, перевалил за столбы недостроенного забора, уходил в низину, к болотам. А с ним и гнус… Эти малень-кие прожорливые мошки с непомерным аппетитом. От них спасал только репел-лент, специально выдаваемый всем офицерам. Солдаты же спасались, кто, как мог, и иногда жгли костры, заваливая пламя свежей травой и ветками. Во время работы это спасало, но только в том случае, если сержант давал разрешение на подобную вольность. А в общем день обещал быть хорошим!

Лейтенант Барклиф, а за ним и сержант Торнтон шли по мощёному плитами пла-цу в сторону солдатских казарм. Сам лейтенант появился в части всего день назад, но ориентировался неплохо, и на ходу отмечал, где, что и как сделано, указывал на неполадки, намечал план предстоящей работы. Сержант еле успевал следом, посто-янно повторяя одну и ту же фразу:

— Есть, сэр! Слушаюсь, сэр!

— Плиты продолжить до самого забора, бордюры выбелить, — говорил лейтенант, указывая прутиком то туда, то сюда. Потом вдруг глянул сержанту в глаза и доба-вил строго:- Вон ту скамеечку, под деревом, убрать! Здесь не санаторий и не зона отдыха!

— Будет сделано, сэр!

— Где мои солдаты? — спросил лейтенант уже на ходу. — Когда построение? Во сколько, сержант?

— Через десять минут, господин лейтенант, — ответил Торнтон, думая с ужасом: 'Этот здесь всех живьём съест! Съест и оближется! И где они только такого нашли? На Ниобе, наверное?' — В шесть тридцать по Единому времени, сэр!

— Хорошо, сержант Торнтон, — лейтенант сделал на фамилии особое ударение, про-изнёс её мягко, нараспев, будто хотел запомнить звучание каждого слога. — Я буду сегодня на построении.

В одну казарму, бывшую когда-то бараком, селили по тридцать человек. И вот теперь все они стояли перед зданием, вытянувшись в одну шеренгу. Тридцать пар-ней от восемнадцати и старше. Сержант уже выстроил их по росту, навёл мало-мальский порядок и дисциплину. Но всё равно уже на первый взгляд было ясно: это дети, вырванные из привычной для них жизни. Их и солдатами-то назвать стыдно! Сброд да отребье всякое из бродяг. Все, кого не жалко…

Капитан Моруэд так и сказал сразу: 'Мобилизовать мужчин не будем! Этого не хочет наш бургомистр, да и люди воспротивятся. Всеобщую воинскую обязанность отменили лет сорок как… Какие из обывателя солдаты? Поэтому собираем таких, кого не жалко: из бездельников, из молодёжи. Той, что по улицам шляется. Конеч-но, с ними и посложнее будет, они дисциплины с детских лет не видели. Но это уже наша забота. Для этого нас сюда и перевели, на окраину цивилизованного мира. Как мы, офицеры, этих бродяг обучим, так они и воевать будут!'

Лейтенант остановился перед строем, медленно повернул голову. Уходящий впе-рёд ряд новобранцев окинул опытным взглядом. Мешковатые фигуры в солдатских комбинезонах, береты, натянутые до самых ушей на коротко стриженные головы, бледные лица с неподвижными глазами. В одних — страх, неуверенность, в других — любопытство и удивление. Но таких мало, очень мало… Никто из них, ни один не знает, что будет с ним завтра!

Разговоры о войне — реальность, от которой никуда не денешься, или всё же — пустые домыслы, ставшие главной темой всех разговоров? Во всех слоях общества, независимо от положения и ранга, одни и те же разговоры…

— Смирно! — короткая команда прозвучала, как выстрел в тишине. Строй в ответ чуть шевельнулся, вздохнул разом, как один живой организм. В нависшей тишине, разом ставшей какой-то густой и вязкой, чёткие шаги лейтенанта зазвенели разме-ренной звонкой дробью.

Раз! Раз! Раз! Он остановился напротив одного из солдат, встряхнул его за плечи с коротким приказом:

— Расправь плечи!

Пошёл дальше, окидывая каждого новобранца строгим, оценивающим взглядом. И видно было сразу: недоволен!

— Подбери живот! — тычок ещё одному кулаком под рёбра.

— Поправь пояс, пряжку на середину! — замечание другому.

— Сапоги приведи в должный вид, чтоб в последний раз!..

— Молнию под горло! Ещё раз майку увижу…

— Выше голову, солдат!

Лейтенант приближался к правому флангу, туда, где стояли самые рослые из но-вобранцев, и разочаровывался всё больше. Придирки теперь адресовывались каж-дому и становились всё более строгими.

И тут вдруг остановился, будто натолкнулся на что-то! Новобранец: парень рос-том с него! Большие, широкораспахнутые глаза смотрели как раз на кокарду фу-ражки. Окинув парня взглядом, лейтенант почувствовал, как сердце неожиданно защемило от радости. Вот это солдат! Фигура! Стать! На таком и форма смотрится так, что глядеть-то — одно удовольствие! Ни одной лишней складочки! Молния расстёгнута чуть-чуть, только чтоб устав не нарушить! По две складочки вверх и вниз! Пряжка — аж глаза слепит! Сапоги из искусственной кожи начищены до бле-ска! И когда только успел? Даже кокарда на берете — герб Его Величества — сияет золотом и пурпуром! Да и берет, сдвинутый чуть-чуть вперёд и вправо, дополнял эту идеальную картинку идеального солдата! Вот таких бы хоть несколько сотен — что нам какие-то сионийцы! Будь хоть в сто раз их техника лучше. Умница парень! Просто умница! Сын военного, наверное, или в какой школе спецподготовку про-ходил? Не зачахли ещё традиции!

И лейтенант, довольный хотя бы одним солдатом, почувствовал, как недавнее прекрасное настроение возвращается, как радуется сердце, теплеет на душе. Не всё ещё потеряно!..

— Кем был на гражданке, рядовой? — спросил он, чувствуя странную потребность пообщаться хоть с кем-то, кто близок ему по духу, так похож на него, восемнадца-тилетнего.

— Проходил службу в Личной Императорской Гвардии Его Величества. В Особом Элитном отряде, господин лейтенант! — ответил тот, глядя на Барклифа честнейши-ми, искренними глазами.

Ответ этот услышали все, даже крайние левофланговые новобранцы. Сержант сжался, перестал дышать! Что будет? Ну и нарвался же этот новичок! Только сего-дня ночью прибыл и уже такое выкинул! А с виду — маменькин сыночек! Слова поперёк не скажет! Что теперь будет?

Лейтенант молчал, слова не сказал, но в лёгком прищуре его глаз появилось что-то от хищника. Солдат даже не дрогнул под прожигающим взглядом этих глаз, даже бровью не повёл. Вот это наглость!

Раздался чей-то нервный смешок. Лейтенант медленно повернул голову, глянул туда, откуда раздался смех. Но все лица вновь стали, как камень, — никаких эмоций. Издеваются, значит?!! Разыгрывают! Реакции