исследованиями, связанными с применением 'Триакси-да'. Исследования и опыты. На этих вот. — Чуть заметный кивок в сторону пациен-тов клиники. — Понимаю. — Усмешка. — Вами движет благородная цель. Ну, и, пожа-луй, личный интерес. Научная разработка… Диссертация… Премия… Всеобщее признание. Для молодого специалиста, да в самом начале его карьеры, это очень важно.
Правда, меня заботит одно: вам известно, что опыты над людьми, без их согласия или письменного разрешения близких, незаконны? А я слышал, вы проверяете свои препараты на больных…
— Откуда… вы… это взяли? — прошептал Акахара одними губами, глядя на гостя почти с ужасом. 'Ведь я же работаю один, даже без ассистента… Я никому не го-ворил про это!.. Откуда такая осведомлённость?!..'
Глянул на санитаров, мирно беседующих на соседней лавочке. Прэкетт и Пауэрс. Два дюжих молодца, незаменимые в такой работе. Их перевели с этажа 'буйных'. Акахара плохо знал своих подчинённых, зато знал точно, что не объяснял им, что именно они колют подопечным? три раза в день. 'Как тогда информация могла про-сочиться за стены лаборатории и моего кабинета? Как?!'
— Не пытайтесь ничего узнать! — угадал его мысли странный и опасный гость. — Я не враг вам, доктор Акахара. Каждый выполняет свою работу, не так ли? — в первый раз за всё время улыбнулся скользящей, неуловимой улыбкой. — Да и к чему мне вас закладывать? Какой в этом прок? Я, как и вы, заинтересован в положительном ре-зультате…
Мне бы только хотелось одного, доктор Акахара, — помолчал с секунду, привлекая этим внимание онемевшего собеседника к словам, которые только будут произне-сены. — Вы хороший врач и настойчивый человек, я уверен, вы сможете им помочь. Но прежде, чем объявлять о своём открытии в медицинских кругах, вы сообщите мне. Хорошо? — Акахара кивнул, — Время значения не имеет. Я хочу, чтобы вы сооб- щали о всяких изменениях, связанных с моим товарищем. О всяких, доктор Акаха-ра. В ту или другую сторону.
Поверьте, я видел этого парня до поступления сюда. Он был не так плох, он пока-зался мне одним из тех 'счастливчиков', которые переживают 'Триаксид' без сильных последствий. — Взмахом руки гость не дал заговорить Акахаре, продолжил сам. — Тихо! Я знаю, что вы хотите мне сказать. Но я знаком с 'Триаксидом', я знаю, о чём говорю: он был в прекрасной форме. Настолько, насколько может выглядеть человек после двенадцатичасового допроса, но не более того.
…Поэтому будьте осторожны с ним, я его знал довольно хорошо для того, чтобы сейчас предупредить вас о возможных неожиданностях…
Акахара всё ещё молчал, переваривая услышанное, а гость уже поднялся уходить. Поднялся пружинистым быстрым движением, будто и не сидел до этого больше часа в одной и той же неудобной позе. Сказал вдруг задумчиво, глядя на своего знакомого, стоявшего в нескольких метрах в тени дерева:
— Хотя, я ведь мог и ошибаться…
Повернулся уходить, но Акахара окликнул, наконец-то опомнившись:
— А как мне с вами связаться в случае чего?
— Через ОВИС, в Отделении Сети. Спросите Юрия Ильича Гриневского. Можно просто Грина…
Гость ушёл, не попрощавшись. 'Информатор! Чёртов информатор! — Думал со злостью Акахара, провожая того взглядом. Но злился больше на себя, на свою же глупость. — Сам виноват! Копался в ИнформБанке под своим же именем. Они и вы-шли на тебя, дурака. Посадили на крючок, теперь не дёрнешься. Начали по мелочи, а чем закончится?..'
Он стискивал кулаки и зубы, ничего перед собой не видя. А в двух метрах от него один из его пациентов с ещё большей ненавистью провожал гостя глазами, взгля-дом, бросаемым украдкой, исподлобья, уже без всякой утайки, открыто и смело.
Она всегда двигалась бесшумно, бесшумно ступала по пластикилитовому покры-тию пола, бесшумно раздвигала шторы на огромном, во всю стену, окне, открывала дверь на длинный мезонин, протянувшийся через весь второй этаж южной стены корпуса. Для чего-то передвигала там глубокие широкие кресла, расставленные вокруг небольшого столика. Возвращалась в палату. Единственное, что сопровож-дало её движение, — звук мягких плетёных шлёпанцев.
Джейк лежал с закрытыми глазами, притворяясь спящим, но по шлёпанью этих тапочек легко мог представить, чем именно сейчас занята медсестра. А она, впустив в палату утреннее солнце, оставив открытыми двери на улицу, убавив кондиционер до половины мощности, принималась за своего подопечного. А начинала, как все-гда, с ворчания:
— По-моему, я каждый раз говорю, что вставать тебе ещё рано. Напомнить ещё раз?
Джейк улыбался в ответ, шевелился на койке, пытался сесть. Но медсестра нажи-мом на плечи и настойчивым приказом повторяла:
— Лежать!.. Вставать не разрешается…
В последние дни Джейк чувствовал себя просто прекрасно, но спорить было бес-полезно. А она уже прошла в ванную комнату и, увидев капли воды в раковине, сказала почти сурово:
— Сколько можно повторять? Подниматься доктор Моренц тебе запретил катего-рически.
Льющаяся из-под крана вода немного заглушала голос медсестры, поэтому он не показался Джейку таким уж сердитым. Да и привык он уже к этим постоянным нареканиям за три прошедших дня. Споры теперь вызывали у него лишь улыбку. Он спешил поправиться и выздоравливал быстрее, чем это можно было предполо-жить.
— У меня ноги-руки целы, я и сам могу о себе позаботиться. — Обычно отвечал он.
— С твоим сотрясением и с такой гематомой, как у тебя, тебе ещё неделю лежать пластом. И это не я так решила. Я всего лишь следую указаниям лечащего врача. Доктор Моренц сегодня на обходе, можешь сам попросить его о послаблениях. По-сле соответствующего обследования и анализов он может кое-что позволить.
На это Джейк не успел ничего сказать, медсестра, подсев к изголовью, начала наводить утренний туалет пациенту: протирать влажной салфеткой его лицо и руки. Джейк слабо сопротивлялся, но уже скорее по привычке. Он ещё раньше познако-мился с железной хваткой этой немолодой, всегда хладнокровной женщины. Глав-ное, чего он всё-таки сумел добиться, так это самостоятельно держать ложку во время еды.
В стакан с витаминизированным соком, видимо, что-то добавляли, после него всегда тянуло в сон. Даже Джейк, при всей своей слабой восприимчивости ко вся-ким лекарствам, с трудом мог перебороть себя, полусидел, опираясь спиной о жёст-кий валик небольшой подушки у поднятого изголовья. Клевал носом, а медсестра в это время, стоя у Джейка за спиной, быстрыми пальцами расстёгивала на его груди пижаму, спускала её вниз и принималась за массаж.
Уж от этой процедуры Джейк не отказывался никогда, хоть и продолжал сидеть с закрытыми глазами. Пока руки медсестры неторопливо массировали плечи, спину, шею, плавно и неспеша подбираясь к затылку, касались висков, лба, опять возвра-щались назад. Джейк молчал. Именно в такие минуты его одолевали воспоминания о недавних днях. В прикосновениях медсестры не было привычной жёсткости, но в них не было и той нежности и ласки, с которыми всего каких-то несколько ночей назад другие, нежные и робкие руки прикасались к Джейку. Он помнил эти руки, он помнил эти прикосновения, помнил ту нежность, робость, и страсть. Он помнил Кайну. Помнил. Он не мог забыть её. Да и не пытался даже! И чем сильнее вспоми-нал все эти подробности, тем больнее делалось, тем больше мучился от этой потери, от невозможности встретиться, от невозможности вернуться. Прямо сейчас.
И хотя массаж не мог приносить боли, Джейк с трудом сдерживал стон, давил его в горле, а сам сидел, стиснув зубы. Да, эту боль ничем не заглушить, как ни старай-ся!
Поэтому то, что должно было расслаблять, доставлять удовольствие и этим уско-рять выздоровление, превращалось для Джейка в каждодневную пытку. Но он не сопротивлялся, не отказывался, он терпел. Понимая, что от воспоминаний ему те-перь не избавиться, они стали частью его жизни. Так бывает со всеми…
Он помнил всё и во всех подробностях: помнил и обстрел на дороге, и самолёт, пикирующий с неба, помнил лейтенанта Ларсена, помнил свет фар, полосующий сумерки. Но не знал до сих пор одного: куда он попал и что это за больница. И если это сионийский госпиталь, почему он жив до сих пор? Если оставили жить, значит скоро начнут допрашивать. Тогда как скоро?
