потому, что его чувства к ней такие, каких еще ни у кого ни к одной девушке не было...

Через час разведчики продолжали путь. Шли медленными, длинными шагами, чуть приподнимая переднюю часть болотоступов, похожих на большие необстриженные веники. Пленный гитлеровец, опираясь на палки, со страхом глядел себе под ноги. Каждый раз, как он делал шаг вперед, сквозь болотоступы фонтанчиками била вода, и казалось, что, чуть задержись на месте, болото расступится под ногой...

Камуфлированные костюмы разведчиков хорошо маскировали их на поросшей осокой и камышом равнине. Но вот пепельного цвета мундир гитлеровца мог привлечь внимание какого-нибудь наблюдателя на высотах. Поэтому Стреха разукрасил костюм майора березовыми ветками, травой, водорослями. Пленный был похож сейчас на лешего из старинных сказок...

Гряда высот становилась все ближе...

Наконец группа Кудрина достигла зарослей боярышника. Каждый шаг на твердой земле после большого перехода по зыбкому болоту доставлял наслаждение. Петр Стреха с пребольшим удовольствием забросил в кусты длинную палку, с которой так долго не расставался. Лукашкин несколько раз притопнул ногой, как бы удостоверяясь, действительно ли нет больше опасности завязнуть.

Перебежали через разбитую грунтовую дорогу и углубились в дикие заросли. Чутье охотника подсказывало Кудрину, где и как лучше пройти. Он замечал звериные тропы и, согнувшись, на четвереньках, а то и ползком под густо переплетавшимися над головой ветвями, уверенно вел разведчиков вперед. И неотступно следовала за ним мысль: 'Серафима Березина... Капитан Пиунов переписывается... А вдруг это она?.. Неужели позабыла?..'

5

Генерал Ребров ходил в полутьме землянки по скрипучим половицам и думал. Шесть шагов вперед, шесть назад. Мысли его были напряженно-тревожные. Он чувствовал, что чего-то не сделал - очень важного, необходимого. И беспокойство давило, мешало дышать полной грудью, путало мысли.

Дивизия генерала Реброва приготовилась к наступлению. Опустели штурмовые полосы в ее тылах, где батальоны целую весну поочередно тренировались атаковать противника. Уже намечены границы наступления каждого полка, поставлены задачи по рубежам и определены направления главных ударов. Уже распределены поддерживающие средства, пристреляны и занумерованы цели. Уже все договорено между командирами - стрелками, артиллеристами, танкистами, саперами, связистами. Приказ о начале наступления мог прийти в любое время.

Антон Павлович Ребров думал над тем, как сложилась обстановка на участке левофлангового полка его дивизии, и досадовал, что до сих пор нет контрольного пленного, за которым отправилась в тыл врага группа дивизионных разведчиков. Нужно было срочно подтвердить сведения, полученные по другим каналам разведки. И это мог сделать только 'язык'.

Он подошел к столу, поднял руку к толстому черному шнуру, на конце которого под небольшим абажуром-рефлектором виднелась электрическая лампочка, и щелкнул кнопкой-выключателем. В мгновение землянка преобразилась. Казалось, яркий свет раздвинул ее стенки, обшитые фанерой, придал правильные очертания узкому топчану, двум раскладным стульям, столу, на котором громоздились бумаги.

Антон Павлович повернулся к топографической карте, развешанной на стене землянки, и начал внимательно рассматривать ее. Стройный, затянутый в узкий китель, Ребров, несмотря на свои годы, напоминал молодого офицера, который ждал прихода большого начальника и со всем старанием позаботился о своем внешнем виде. Он неотрывно глядел на карту, где значились знакомые ему места - села, дороги, леса. По этим местам в 1941 году его молодая, еще не сколоченная дивизия отступала на восток.

Реброву вспомнилась сейчас другая карта Белоруссии, карта, на которую была нанесена обстановка первых дней войны, обстановка в районах Белостока, Гродно, Вильно. Ребров, тогда еще полковник, сосредоточенно глядел на синие ромбики с флажками, обозначавшие немецкие танковые дивизии, на грозные стрелы, вонзившиеся в советскую территорию в обхват наших малочисленных войск. Каждому человеку, знающему военное дело, если бы он попытался тогда оценить обстановку только по тем синим стрелам на карте, только по направлениям главных и вспомогательных ударов врага, по количественному превосходству его сил, могло показаться, что Красная Армия стоит перед лицом страшной, непоправимой катастрофы... Тяжелые были дни.

В памяти всплыл разговор по радио с членом Военного совета фронта дивизионным комиссаром Лестевым. Это было на третий день войны в лесу. Антон Павлович сидел в автобусе - походной рации - на откидной скамеечке рядом с шифровальщиком и записывал в блокнот.

'Родина требует от нас, - говорил дивизионный комиссар, - сделать все возможное, чтобы не только измотать и обескровить врага, но и сберечь людской состав, технику, боеспособность. Нам нужны резервы, опытные кадры для будущих сражений...'

Антон Павлович перевел взволнованный взгляд на правую сторону карты, где с юга на север, обозначенная двумя извилистыми линиями - красной и синей, тянулась линия фронта. Она передвинулась сюда с востока после жестоких боев под Москвой, Сталинградом и на Кавказе, под Курском и Смоленском, под Ленинградом и в Донбассе, на Днепре и в Крыму, в районах Правобережной Украины, Днестра и на Карельском перешейке. А теперь подготовлено новое наступление - в Белоруссии; оно должно закончиться полным разгромом группы гитлеровских армий 'Центр' и всех резервов, которые будут брошены врагом на выручку этой группы...

А контрольного пленного пока нет. Где же Кудрин и его разведчики?

Пиунов застал генерала Реброва за чисткой оружия. Антон Павлович стоял у покрытого газетой стола, на край которого были сдвинуты чернильный прибор, телефонный аппарат и стопка книг, и протирал кусочком бинта одну за другой части пистолета.

- Заходите, разведчик, - пригласил Ребров, увидев Пиунова. - Сейчас я закончу за этой игрушкой ухаживать. - Он указал на стол, где были разложены детали пистолета.

Пиунова неприятно поразил спокойный, добродушный тон генерала. Ведь такие неудачи... там люди гибнут...

- Свое оружие никому не доверяю чистить, - говорил между тем Ребров. - Только сам. На то оно и личным называется. А как же иначе?! воскликнул он, хотя Пиунов и не думал возражать.

Пиунову показалось, что генерал намекает... Ведь, правда, сам он, Пиунов, никогда не чистит свое оружие, а поручает кому-нибудь из разведчиков. Но это сейчас не задело.

Антон Павлович Ребров - мужчина в летах. Сухощавый, прямой, с порывистыми движениями. Но выглядел он моложаво. И даже седая шевелюра не старила его. Генерал не любил бездеятельности, не терпел скучных людей. Взглянув в нахмуренное лицо Пиунова, Ребров спросил:

- И чего вы, капитан, такой насупленный? Вроде на весь свет сердитесь...

- А чему радоваться, товарищ генерал?

- Как чему? А хотя бы тому, что мы вернулись в Белоруссию! Я, брат, по этим же дарогам отступал в сорок первом вот с этим самым пистолетом. И сейчас каждой деревне, каждому знакомому дереву кланяюсь. Мечтаю в знакомое село на Немане зайти и доложить там одной старенькой бабке, что вернулся... Здорово ругала она меня в сорок первом. 'Куда, - говорила, вы отступаете? Куда?..' Эх, хотя бы живой бабку застать!

Улыбка вдруг исчезла с лица Реброва, и он спросил:

- Кудрина не слышно?

- Не слышно. А тут еще невеста его объявилась.

- Какая невеста?

- Обыкновенная. Медсестра из госпиталя.

- Ну, знаете, капитан!.. - Ребров метнул на Пиунова недовольный взгляд. - Об этом могли и не докладывать.

- Так невеста же, товарищ генерал! - Пиунов приложил руку к груди.

- 'Невеста'! 'Невеста'! - Ребров сунул собранный пистолет в кобуру и, вытирая бинтом руки, вплотную подошел к Пиунову. - Фронт, брат, неподходящее место для любви.

Пиунову хотелось возражать. На разве поймет его Ребров - престарелый генерал, который, видать, считает, что любовь была только в те давние времена, когда он сам был молод? И он махнул рукой, не стал даже доказывать, что Сима Березина - настоящая невеста старшего сержанта Кудрина...