Иван Фотиевич СТАДНЮК

Перед наступлением

Повесть

1

Полевой госпиталь разместился в небольшой полуразрушенной белорусской деревне Бугры. Такое название деревня носила потому, что раскинулась она на склонах продолговатой плоской высоты.

Пустыми проемами окон уцелевших домов деревня глядела на небольшую извилистую речушку - Быстрянку - приток Припяти, на пестрый в золоте солнца сухой луг. Луг распростерся за Быстрянкой и тянулся до большака, по которому проходили в направлении притихшего фронта машины. Среди деревни возвышалось двухэтажное здание школы.

Быстрянка полукольцом огибала высоту, оттесняя деревню к сосновому лесу, с севера подступавшему могучей стеной к самым огородам и садам.

Стоял погожий июнь 1944 года. Буйная зелень вперемежку с цветами точно выплеснулась из леса, заполонив все окрест. Луг за Быстрянкой пестрел яркими красками. Опьяняющий аромат цветов и трав незримо струился над прогретой солнцем землей. Казалось, что нет войны, нет страданий, крови, смерти. Неистребимая жизнь властвовала вокруг. Об этом говорила каждая травинка на израненном снарядами поле, каждая щепа и стружка в деревне, встававшей из пепла...

В такое время никому не сиделось в помещении. Выздоравливающие раненые, которые могли ходить, свободные от работы санитары, медсестры, врачи - все тянулись под открытое небо, на воздух, густо настоянный на весенних травах и цветах. Особенно людно было вокруг школы, в которой размещались основные отделения госпиталя.

Школьный двор был обнесен полуразвалившимся деревянным забором. В его дальнем углу, под старой грушей, сложены парты. На них расселись выздоравливающие раненые. Дымя самокрутками, раненые вели бесхитростный солдатский разговор о последних новостях.

Две подружки, Сима Березина и Ирина Сорока, выбрали себе уголок в сторонке - за грудой обгорелых бревен, возле пролома в заборе. Отсюда хорошо была видна дорога, юлившая через луг от большака к селу. Сидя в траве, девушки штопали чулки и изредка бросали взгляды сквозь пролом. Пока не едут санитарные машины с ранеными, у них свободное время.

Штопали молча, каждая думая об одном и том же. 'Как там дома? Живы ли?..' Сима и Ирина родились и выросли в Олексине - белорусской деревне, которая раскинулась между Червонным озером и речкой Птичь - притоком Припяти, среди живописных лесов, лугов, обширных торфяных болот.

В один из первых дней июля 1941 года напротив дома, где жила Сима Березина, остановились две грузовые машины. В кузовах на соломе лежали раненые красноармейцы. Измученные люди просили пить, требовали, чтобы сменили на их ранах заскорузлые, причинявшие нестерпимую боль повязки. Кроме шоферов, никого с ранеными не было.

Сима, увидев, как шофер неумелыми, грубыми руками пытался поудобнее уложить раненного в грудь сержанта, предложила свою помощь. Вместе с Симой взялась за дело ее школьная подружка Ирина Сорока. Потом девушки, наспех собрав узелки и попрощавшись с родными, уехали сопровождать до госпиталя машины. Ни Сима, ни Ирина не думали тогда, что не скоро им придется вернуться домой. Вместе с госпиталем, который разыскали в Копаткевичах, дошли они до верховьев Дона. И теперь, три года спустя, военная судьба возвращала их к родным местам. От Бугров до Олексина оставалось совсем недалеко. Но, к великому горю подружек, линия фронта остановилась. Родное село находилось в руках врага.

По всему чувствовалось, что приходит конец затишью на фронте. Все больше поступало в госпиталь раненых, участвовавших в крупных разведывательных операциях, все чаще пролетали в сторону фронта советские самолеты, все оживленнее по ночам делался за лугом большак. С наступлением темноты оттуда доносился грозный рев танков.

Да и днем не затихала жизнь на большаке. Сейчас, сидя на траве и штопая чулки, Сима и Ирина видели, что над дорогой клубились облака пыли, поднятые колесами идущих к фронту машин. И еще старательнее склонялись девушки над работой. Шелковые чулки они мечтали надеть дома: хоть и в сапогах, а все же частичка чего-то довоенного, мирного.

Трудный у них путь позади... В 1941 году, когда Сима и Ирина пришли в госпиталь, их назначили палатными сестрами. Потом стали привлекать к работе в перевязочной. Они разбинтовывали и забинтовывали раненых, усваивали обязанности перевязочной сестры, обучались делать внутривенные вливания, изучали хирургический инструментарий. Потом помогали заготавливать перевязочный материал и укладывать белье, знакомились со стерилизацией, с приготовлением шовного материала, учились надевать стерильный халат и маску... А через год Симу поставили у стерильного стола на подачу хирургу инструментов.

Теперь Сима Березина уже старшая операционная сестра - правая рука хирурга.

- Какая ты счастливая! - не раз говорила ей Ирина. - А мне не доверяют...

Счастье... Разве это счастье? Ведь ни одна мечта не сбылась. Сердце изнывает от тоски по родным. Где Павел? Не забыл ли ее, думает ли о ней?

Сима, отложив в сторону недоштопанный чулок, подняла голову и сквозь раскинувшиеся над дорогой ветви ясеня посмотрела на чистое небо. На вершине ясеня заметила большое птичье гнездо, и ей сразу вспомнился один давний летний день.

Симе было тогда лет двенадцать. Захватив глиняный кувшин, вместе с подружками пошла она в лес собирать землянику. На краю большой поляны, недалеко от дороги, которая ведет на деревню Боровая, девочки встретили Пашку Кудрина. Босоногий, вихрастый, с подвернутыми штанами, в полосатой ситцевой рубашке, Павел с клеткой в руке шагал, озабоченно всматриваясь в верхушки деревьев. По проволочным решеткам клетки беспокойно металась молоденькая белка. Павел поймал ее на дереве в старом сорочьем гнезде.

Увидев девочек, Павел насмешливо сказал:

- Нашли где ягоды собирать! Наверное, с утра по штучке щиплете. А за грибным рвом ягоды сами в руки лезут - полным-полно!

- Так уж и лезут! - ответила Сима и строго спросила: - Ты зачем белочку посадил в коробку?

- Это не коробка, а клетка. А зачем - не твоего ума дело, самодовольно ответил Паша и снова, запрокинув голову, устремил взгляд на вершины деревьев. Вскоре среди листвы высокого граба, почти на самой его макушке, он заметил гнездо. Подошел к стволу дерева и стукнул по нему палкой. Девочки тотчас увидели, как вверху мелькнул рыжий пушистый хвост.

- Есть! - радостно воскликнул Паша. Прицепив клетку к поясу, он ловко начал взбираться по ветвистому стволу.

Сима с подружками присела в сторонке на траву и с любопытством наблюдала за пареньком. К гнезду Павел подбирался осторожно: боялся, чтобы не разбежалась беличья мелюзга. Он был уверен, что сейчас посадит в клетку целый выводок. Вот он уже у гнезда, осторожно занес над ним руку. И вдруг:

- Ай!..

Девочки испуганно вскочили на ноги. С Павлушей что-то неладное. Закричав страшным голосом, он сорвался с ветки, упал на другую и повис. Но не удержался и снова начал падать. На самой нижней ветке опять зацепился, повисел и... рухнул в траву, оставив в ветвях клетку с белкой.

Сима подбежала к нему первой. Увидела бледное, расцарапанное лицо, закрытые глаза. На мгновение она оцепенела от страха. Но тут же опомнилась. Повернулась кругом и что было сил побежала к недалекому ручью. На бегу вытряхивала из кувшина в траву землянику, которую собирала с самого утра.

Принесла воду, но Павел уже пришел в себя. Он сидел на том самом месте и покачивался из стороны в сторону. Сима дала ему попить из кувшина, промыла царапины на лице.

Как бы извиняясь перед девочками, Пашка со страхом поглядел вверх, на гнездо. И вдруг одна из девочек закричала:

- Смотрите! Уж, уж!

Все увидели, как по стволу граба скользил между ветками большой уж. Он был в гостях у белок. Девочки, глядя на Пашку, захихикали. Сима насмешливо сказала:

- Больше не будешь белочек трогать...

И часто она что-нибудь вспоминала. Всплывали в памяти давно забытые картины, случаи, разговоры. Вот и сейчас, когда в другом конце двора густой бас затянул 'Катюшу', Сима вспомнила, как однажды ее мать