— Шо ж вы гады, поховалися, як патоки, а бабу воевать выставили?! — злобно повернулся к ним человек в кубанке.

— Так надо, — пробормотал Ребров.

— Так надо! А ну помогите хлопцу! — он сменил рожок, подошел к купе проводницы, возле которого стояла Ольга. — Ага. Вот она, гарна дивчина — не пришей к пизде рукав! Сколько лягавых в поезде?

— Не знаю, — морщилась от боли проводница, — они тут… и в первом вагоне. Я ж ни при чем…

— И это тоже ни при чем? — Ольга показала дулом на «воки-токи».

— Это ихнее, — проводница всхлипнула, — они заставили. Говорили — мать убьют…

— Не пизди своим ребятам, — усмехнулась Ольга.

— Микола… Ми… кола, — хрипела раненая женщина.

Ребров приподнял ее голову.

— Шо, Василю? — подошел Микола. — Царапнули, гады? Ничо, довезем, лепило выходит.

— Микола… скажи Скобе… пускай мою долю не вкладывает…

— Так ты ж сама все скажешь, друг дорогой. Мы с тобой на такие гастроли забуримся — оторвать и засохнуть!

Кровь снова хлынула изо рта женщины, она закашляла. В ближнем тамбуре раздался свист, Ольга дернулась.

— Спокойно, це Марик, — Микола ответно свистнул. В тамбуре показался Марик в зимней форме железнодорожника, с пистолетом в руке. Переступив через труп милиционера, он поднял его автомат, осмотрелся;

— Ну как тут?

— Та все путем, тильки Ваську зачепило.

— Багаж цел?

— Цел пока, — Ребров отпустил голову затихшей женщины.

— Корень у просеки тормознет, — Марик убрал пистолет в карман.

— Це розумно, — кивнул Микола.

— А Козулька? — спросил Ребров.

— В Козульке вас ждут с гостинцами, — усмехнулся Марик и кивнул Миколе:

— Готовь шутиху.

— Ща зробим! — Микола выволок из купе две сумки, набитые бидонами с бензином и толовыми шашками.

— Давайте багаж, — Марик, Ребров и Ольга вынесут все из купе в тамбур. Микола стал разматывать бикфордов шнур.

— А это кто? — заглянул Марик к проводнице.

— Верный друг милиции, — усмехнулась Ольга, застегивая шубу.

— Ага, — Марик на секунду задумался, потом оторвал от простыни кусок, — а ну, давай твою болячку.

Девушка протянула руку, он быстро перевязал ее, с силой затянул узел. Она вскрикнула.

— Не боись, — он вытер испачканные кровью руки о пододеяльник.

— А теперь — шевели копытами. С нами пойдешь. Как чрезвычайный и полномочный представитель ментов.

— Дяденька, не надо! — поползла на коленях девушка. — У меня в Красноярске мать больная, отец инвалид войны!

— Будешь умницей — увидишь своих инвалидов. Это что у тебя? — он пнул сапогом мешок со свиной головой.

— Кабан, — всхлипывала проводница.

— Чай где?

— Тут наверху.

Он открыл шкаф, стал вынимать пачки чая, сахара и печенья и класть их в мешок с головой.

— Зроблено, — Микола показал конец шнура.

— Погоди, — Марик выволок мешок в коридор. — Все в тамбур!

— Сережа, шапку! — Ольга толкнула мальчика, он побежал и вернулся с шапкой на голове.

Поезд стал резко тормозить.

— Запалишь, когда рукой махну! — Марик открыл дверь, морозный воздух ворвался в тамбур. — Давайте, господа! Туг снег глубокий. Первым прыгнул Ребров с промежуточным блоком, потом Ольга с жидкой матерью, за ними Сережа с рюкзаком и Штаубе. С головы поезда трижды посигналили фонарем, Марик ответил карманным фонариком, махнул Миколе:

— Пали!

— Палю! — Микола поджег шнур, выбежал в тамбур, подтолкнул автоматом проводницу. — А ну прыгай, коза!

Проводница спрыгнула, Микола и Марик последовали за ней. Вагоны дернулись, резко набирая скорость. Поезд ушел.

— Ебаный в рот! — Штаубе вытер снег с лица, заворочался в сугробе.

— Приехали…

Кругом было темно. Мутная луна слабо высвечивала опушку леса и невысокие сопки вдали.

— Как мать? — Ребров вытащил из снега промежуточный и поставил на еле заметные шпалы.

— Нормалек! — Ольга с трудом подняла чемодан, крикнула:

— Сереж! Как вы там?

— О’кей! — крикнул Сережа. Минут через пять подошли Марик с тремя автоматами, Микола с мешком и прихрамывающая, плачущая проводница. Марик посветил фонариком:

— Как багаж?

— Все цело, — ответил Ребров.

— Палку потерял! — Штаубе рылся в сугробе. — Посвети!

Марик посветил:

— Поздновато тормознули. Придется до просеки пехом драть.

— Долго? — осматривался Ребров.

— Меньше километра.

— Нет ни хуя! — Штаубе приподнялся с колена. — Сереж, ты хоть помоги!

В направлении ушедшего поезда слабо и коротко вспыхнуло, донесся взрыв.

— О! Це в голове! — улыбнулся Микола. — Наша пыхнет побогаче. Вскоре яркая вспышка озарила горизонт.

— О це добре! — щелкнул языком Микола. — А то я вже завагался. О! Бувайте здоровы! — он снял кубанку и поклонился зареву.

— Палка… палка самшитовая, — не унимался Штаубе, — с 58-го года!

— Найдем мы вам новую палку, — Марик выключил фонарь. — Пойдемте, время дорога.

Штаубе плюнул, выбрался из сугроба, подхватив «дипломат» Реброва и свой портфель. Марик взял у Ольги чемодан с жидкой матерью, Микола и Ребров подняли ящик с промежуточным блоком. Двинулись по занесенному снегом железнодорожному пути. Минут через двадцать сзади свистнули.

— Стоп, — Марик поставил чемодан и ответно свистнул. Их догнали двое в форме железнодорожников; у одного на груди висел автомат Калашникова с обрезанным стволом, другой нес небольшую сумку.

— Это ж надо, Марик, я там твой бинокль забыл! — заговорил, улыбаясь и тяжело дыша тот, что с автоматом. — Когда байду перетаскивали, я его снял, шоб не болтался, а потом тот потс со шпалером навалился, короче, пока мы его с Корнем уговорили, я ж просто совсем натурально забыл про бинокль!

— Бинокль… — Марик потряс уставшей рукой. — У нас вон Коля Василя забыл.

— Шо такое? Грохнули?

— Та зачепило ее, Лютик, — Микола громко высморкался, вытер руку о полушубок. — Они ж, гады, понапхались там, як черви в издали, не побачишь виткеда шмальнут! Тильки я першего пришил, два других повылезло, пид сердце ему и влепили.

— Еб твою… — качнул головой Корень.