более, что судя по разговору, можно было себе представить, какую позицию занимает Блейз. — Если бы это было так, я бы ответил ему то же самое, что и Эрику: «Я подумаю».

— Блейз, — повторила она.

«Блейз, — сказал я сам себе. — Блейз, ты мне нравишься. Я забыл почему, и я знаю, что есть причины, по которым так не должно быть, но ты мне нравишься. Это я знаю.»

Некоторое время мы сидели молча, и я почувствовал сильную усталость, но ничем не проявил. Я должен быть сильным. Я знал, что должен быть сильным.

Я сидел совершенно спокойно и, улыбнувшись, сказал:

— Хорошая у тебя здесь библиотека.

— Спасибо, — ответила она. — Блейз, — повторила она после очередной паузы. — Скажи, ты действительно думаешь, что у него есть хотя бы один шанс?

— Кто знает, — пожал я плечами. — По крайней мере не я. Может, он и сам этого не знает.

Вдруг я увидел, что она уставилась на меня широко раскрытыми глазами. Даже рот у нее чуть приоткрылся. Она была изумлена.

— Как это не ты? — сказала она. — Слушай, ты ведь не собираешься попытаться сам?

Тогда я рассмеялся, чтобы как-то сгладить ее вспышку. Кончив смеяться, я сказал:

— Не болтай глупостей. При чем здесь я?

Но когда она сказала это, что-то я глубине моей души отозвалось, какая-то струна, и в голове молнией сверкнула мысль: «А почему бы и нет?».

Внезапно я почувствовал страх. Казалось, мой ответ, что бы он ни значил, все же успокоит ее. Она улыбнулась в ответ и махнула рукой в сторону встроенного в стену бара, слева от меня.

— Я бы с удовольствием выпила ирландского.

— Да и я не откажусь, — я поднялся и налил нам два стакана.

— Знаешь, — сказал я, вновь удобно усевшись на стул, — все-таки приятно сидеть с тобой вот так, наедине, хоть, может быть, это и ненадолго. По крайней мере, у меня возникают приятные воспоминания.

И она улыбнулась и вся засияла.

— Ты прав, — она хлебнула виски. — Вот я сижу сейчас с тобой и мне так легко представить, что мы оба в Амбере.

И бокал с виски чуть не выпал из моих рук.

АМБЕР! От этого слова горячая волна прокатилась по моей спине!

Затем она тихо заплакала, и я поднялся и полуобнял ее за плечи, чуть прижав к себе.

— Не плачь, малышка. Не надо. А то мне самому становится что-то не по себе.

АМБЕР! В этом слове заключалось что-то жизненно важное, пульсирующее, живое.

— Подожди, еще наступят хорошие дни, — мягко сказал я.

— Ты действительно веришь в это?

— Да, — громко ответил я. — Да, верю!

— Ты сумасшедший! Может быть, поэтому ты всегда был моим самым любимым братом. Я почти верю во все, что ты ни говоришь, хоть я и знаю, что ты сумасшедший! — затем она еще немного поплакала, потом успокоилась. — Корвин, если тебе все же удастся, если каким-то чудом, которое даже Тень не может предугадать, ты добьешься того, чего хочешь, ты ведь не забудешь своей маленькой сестрички Флоримель?

— Да, — ответил я, внезапно осознавая, что это ее настоящее имя, — да, я тебя не забуду.

— Спасибо. Я расскажу Эрику только самое основное, а о Блейзе и о своих догадках вообще ничего не скажу.

— Спасибо, Флора.

— И все же я не доверяю тебе ни на секунду, — добавила она. — И, пожалуйста, не забывай этого.

— Ты могла бы этого и не говорить.

Потом она снова позвонила своей служанке, которая проводила меня в спальню, где я умудрился с трудом раздеться, после чего свалился замертво в постель и проспал 11 часов кряду.

Когда я проснулся на следующее утро, ее в доме не было, записки мне она тоже не оставила. Служанка накрыла мне завтрак на кухне и ушла по своим служебным делам. Я отверг естественное желание попытаться выудить у нее все, что только можно, потому что либо она ничего не знала, либо ничего не сказала бы о том, что я хотел знать, а о моей попытке расспросить ее обязательно бы донесла Флоре. И раз так оказалось, что я остался на настоящий момент полновластным хозяином дома, я решил вернуться в библиотеку и попытаться разузнать там как можно больше, если, конечно, там было что узнавать. Да, кроме того, я люблю библиотеки. Мне в них очень уютно, и я всегда чувствую себя в полной безопасности за стеной слов, красивых и мудрых. Я всегда чувствую себя лучше, когда сознаю, что в мире осталось еще что-то, сдерживаюшее в нем все самое плохое.

Доннер, или Блитцер, или один из их родственников появился неизвестно откуда и пошел за мной на негнущихся ногах, нюхая носом воздух. Я попытался с ним подружиться, но это было все равно, что кокетничать с регулировщиком движения, который своим жезлом приказал тебе остановиться у обочины дороги. По пути в библиотеку я заглянул и в другие двери, но это были самые обычные комнаты, достаточно невинно выглядевшие.

Когда я вошел в библиотеку, Африка все еще была передо мной. Я закрыл за собой дверь, чтобы собаки мне не мешали, и прошелся по комнате, читая названия книг на стеллажах.

Тут было множество книг по истории. Помоему, они составляли основу всей этой коллекции. Были тут также книги и по искусству, большие и дорогие издания, и я пролистал некоторые из них. Обычно мне лучше всего думается, когда я думаю о чем-то совсем постороннем.

Меня немного удивило то, что Флора, очевидно, была богата. Если мы действительно были братом и сестрой, значило ли это, что я тоже был отнюдь не нищим? Я стал думать о своем доходе, социальном положении, профессии, занятии. У меня было ощущение, что денежный вопрос мало меня беспокоил и что когда мне нужны были деньги, я доставал их без всякого труда. Был ли у меня тоже дом? Я не мог вспомнить.

Чем я занимался? Я уселся за столом и начал методически выискивать в себе те знания, которыми я мог о себе располагать. Это очень трудно — исследовать самого себя, так сказать, со стороны, как человека незнакомого. Наверно, именно поэтому у меня ничего и не получилось. Что-то твое является частью тебя, и отделить это невозможно.

Обратиться к врачу? Эта мысль пришла мне в голову, когда я рассматривал некоторые анатомические рисунки Леонардо да Винчи. Почти рефлекторно я стал в уме повторять некоторые стадии хирургической операции. Тогда я понял, что в прошлом оперировал людей.

Но все это было не то. Хоть я и вспомнил, что у меня было медицинское образование, оно всего лишь было составной частью чего-то другого. Я знал, не знаю почему, что я не был практикующим хирургом. Кем же тогда я был? Кем еще?

Что-то привлекло мое внимание.

Сидя за столом, я мог видеть всю комнату до дальней стены, на которой среди всего прочего висела антикварная кавалерийская сабля, которую я как-то проглядел в прошлый вечер. Я поднялся, подошел к стене и взял саблю в руки.

Про себя я даже поцокал, увидев, в каком состоянии было оружие. Мне захотелось взять в руки масляную тряпку и абразив, чтобы привести саблю в надлежащий вид. Значит, я разбирался в антикварном оружии, по крайней мере, в рубящем.

С саблей в руке я чувствовал себя удобно и легко. Я отдал салют. Потом несколько раз провел атаку, сделал пару выпадов и принял оборонительную позицию. Да, я умел фехтовать.