- Вы термаганты! - крикнул я. - Вы посланы меня терзать!

Она приподнялась.

- А вы не заслужили терзаний? - Я был слишком ошеломлен, чтобы ответить. Может быть, она и не ждала ответа, потому что тут же сказала:

- Если нет, зачем вы сами себя терзаете?

- Что.., что вы имеете в виду? - спросил я хрипло.

- Вы прекрасно знаете, что я имею в виду. Вильям, сидеть в баре день за днем, прятаться от мира, терять душу, падающую в бездонную яму внутри вас - это не пытка?

- Слушайте! - крикнул я, испуганный уже по-настояшему. Я никому, ни Донателле, ни Майку-бармену, ни бухгалтеру Рею не говорил о бездонной яме. Никому. - Какого черта все это значит?

Вот тут она наклонила голову, и черный глаз ее широко раскрылся.

- Вы его слышите, Вильям? Зверь снова в пути. Он выходит из тени.

- К ., матери зверя!

- Да, - кивнула она, - конечно, к ., матери. - Она снова наклонила голову набок. - С другой стороны, вы не можете делать вид, что его нет. И убегать вы тоже больше не можете. Это ваш последний шанс. Здесь ваш последний оплот.

Теперь я тоже его слышал, и почему-то этот звук потряс меня новыми волнами ужаса.

- Скажите мне то, что не сказали другие. Скажите, как его убить?

Она посмотрела на меня с чем-то вроде изумления.

- Его нельзя убить. Я думала, что хоть это вы знаете.

- Будьте вы прокляты! Будьте вы все вечно прокляты!

- Для этого слишком поздно.

Я повернулся и выбежал из комнаты. Нож я держал перед собой, но меня так прошиб пот, что рукоять стала скользить в ладони.

- Боже, - простонал я, - что со мной будет? Некому меня защитить, некому спасти. Вав погибла, Гимел тоже, а от этой, от Далет, никакого толку. Она уже показала, что ей перед зверем не устоять. Значит, оставался я и только я.

'Убегать вы больше не можете', - сказала она. Ну и ну ее к черту. Я бросился вниз по лестнице и рванул к входной двери. Она не открылась, несмотря на все мои рывки и толчки. Я побежал в гостиную. Отдернул тяжелую штору и попытался открыть окно. Не поддавалось. Я выглянул в бурную ночь, и мне даже там показалось лучше, чем здесь. В припадке ярости я запустил в окно стулом. И открыл в изумлении рот, когда он отскочил от стекла. Я заколотил по стеклу кулаками - без толку. Далет была права - я не мог убежать.

'Это ваш последний шанс', - сказала она. То есть я уже профукал два шанса в Париже и в Лестершире? Шансы - на что?

- Эй! - завопил я никому и всем. Как вообще играть в игру, где не знаешь ни правил, ни цели? - Черт побери, это нечестно!

- Конечно, нечестно, - согласилась Далет, входя в комнату. Казалось, она восстановила приличную порцию своих сил. - А что честно?

- Но вы же знаете, что все это значит! - крикнул я.

- Я знаю все.

- Так Господа Бога ради, почему вы мне не говорите? Она подошла ко мне, и я отвернулся, чтобы не видеть ужасно изуродованную половину лица.

- Вы не смотрите на меня, Вильям? - сказала она тихо. - Разве я не красива?

Она действительно была красива - по крайней мере в основном. Но то, что сделал с ней зверь, изменило ее навеки.

- Не заставляйте меня отвечать.

- Но это важный вопрос. Жизненно важный, можно сказать. - Почему это каждый термагант повторяет то, что говорил другой? И как это вообще возможно? Она поворачивалась, чтобы показать мне левую сторону лица, и я поворачивался вместе с ней. - Вы не считаете, что он заслуживает ответа?

- Молю вас, перестаньте!

- Вы должны ответить, Вильям. В сердце своем вы знаете, что должны. Она была права.

- Вы были красивой, раньше, - выпалил я. - Но больше нет.

Она кружила вокруг меня, как гиена, учуявшая падаль, - Теперь я вам не интересна.

- Я этого не говорил.

Она долавливала меня, как термагант, знающий, что работа его почти уже сделана.

- Теперь вы не станете меня защищать.

- Не надо говорить от моего имени! - завопил я. Она широко развела руки.

- Время выходить на решительную битву, Вильям.

- Как мне драться, если я даже не знаю, за что дерусь?

- О нет, знаете. - Она наклонилась ко мне и прошептала:

- За душу, Вильям. За свою душу.

- Значит, я был прав. Я - мертв!

- Нет. Смерть легка. Это - нет. - Теперь она была справа от меня, и я даже не старался отвернуться. Я видел обе ее стороны - красивую и страшно изуродованную. И что-то стало складываться у меня в голове. Что-то страшно и глубоко знакомое. - Ты знаешь этого зверя, Вильям. Ты его очень, очень хорошо знаешь. И я уже сказала: здесь твой последний рубеж.

- Но ты сказала, что его нельзя победить!

- Нет. - Она посмотрела на меня пронизывающим взором. - Я сказала, что его нельзя убить.

- Постой, что ты говоришь? - И тут что-то знакомое - эмоции или, может, определенная динамика - включило воспоминание, которое я давно подавил. Я обманулся: много лет назад я сказал одному человеку о бездонной яме внутри меня, потому что тогда во мне клубилась подростковая взрывная гормональная ярость, и держать это в себе было невыносимо.

- Ты.., они... - И тут я понял, понял все. Она увидела это по моему лицу и улыбнулась. Красивой улыбкой, великолепной улыбкой, улыбкой на века. - Ты, и Вав, и Гимел - это все одно, да?

Она кивнула:

- Просто разные ипостаси.

Я только стоял, таращась, не в силах двинуться.

- Тогда пойдем, - шепнула она. - Время изгонять зверя.

- Я не хочу расставаться с тобой, - сказал я.

- Если действительно не хочешь, - ответила она, - то и не расстанешься.

- Но я должен знать.., ты тоже этого хочешь?

- Это то, чего я хотела всегда. - Она снова улыбнулась той же блаженной улыбкой. - Но ведь ты это уже знал, правда?

- Да. - Я едва мог говорить, так у меня перехватило горло. - Кажется, я всегда это знал. - Я протянул руку. - Пойдем. Я буду тебя защищать, и никогда тебя не оставлю. Больше никогда.

Она поглядела на меня печально, но взяла мою руку, и я крепко ее стиснул. Мы вместе вышли в гостиную. В кабинете я щелкнул выключателем, но люстра не зажглась.

- Некоторые недостатки этого дома, - сказала она. - Электричество здесь ненадежно.

Я нашел подходящий кусок жерди в куче рядом с камином, обернул его конец газетами и сунул в камин. Когда он разгорелся, мы поднялись наверх. Я держал факел впереди, освещая дорогу.

Мы прошли по коридору. Я снова открывал двери во все темные комнаты. На этот раз факел освещал темноту, и, кажется, я не был удивлен, увидев на стенах картины Вав. В конце концов я добрался до выставки живописи. И в удивлении переходил из комнаты в комнату.

Каждая картина была ясна, как лед, и они пронзали мне сердце с мучительной остротой.

- Это сцены моего детства, - сказал я, рассматривая картины. - Вот леса, где мы с папой охотились, вот поле, где мы с Германом играли в салки и догонялки; вот дорога, ведущая к нашему дому, а здесь... - Я повернулся к моей спутнице:

- Здесь я тебя ударил. - Я дотронулся до ее щеки ладонью. - Лили, ты сможешь простить меня когда-