сюда приплыла акула.

У акулы плохие звукоулавливатели, у нее плохие цветоулавливатели, но у нее отличный страхоулавливатель. По химическому составу воды, по ее неуловимому колебанию акула сразу определяет, что поблизости кто-то боится. Есть у нее такой орган, который чувствует чужой страх. И тогда для того, кто чувствует страх, начинается самое страшное.

Но вы не бойтесь, не бойтесь! Пока вы не боитесь, бояться нечего.

Скептики могут возразить: а зачем вообще городить огород? Не лучше ли жить, как живешь? В конце концов ко всему можно привыкнуть. И к обороне можно привыкнуть. И к нападению можно привыкнуть. Посмотрите, мол, на насекомых, которых принято называть вредителями: ведь они же привыкли к ядам, которые изобрел для них человек. А некоторые даже пристрастились к ядам. И хотя они, может быть, понимают, что яд пить — здоровью вредить и что один килограмм ДДТ убивает лошадь, — но все-таки потягивают, потягивают, потому что как ни сильно сознание, а привычка сильней, и не так-то просто избавиться от вредных привычек.

Вот то-то, и оно, возразят скептики, ко всему можно привыкнуть. И к яду можно привыкнуть, и к страху, а к опасностям, и даже к самой смерти можно привыкнуть. Привычка — вот главный способ самообороны без оружия.

Можно ответить скептикам примером из жизни тех же насекомых.

Были когда-то на земле насекомые… Богатыри! Столько было богатырей, казалось, землю можно перевернуть. Но они ничего не перевернули. Они только и думали, как бы друг друга извести. Да еще хоть бы изводили в честном бою, а то одни нападали из-за угла, а другие прятались, помирали от страха.

Вот они, дела богатырские, вот отчего измельчали богатыри. Оттого, что они привыкли к страху, к убийству из-за угла, ко всему, что делает богатырей насекомыми.

Какой из этого следует вывод? Какой должна быть самооборона, чтобы она обороняла не только наши тела, но и наши души, и нашу честь, и все лучшее, что живет на земле, а может быть, и саму землю?

— Прежде всего не нужно следовать примеру дипротодонта, иметь впереди не зубы, а глаза, которые видят дальше собственного носа;

— никогда не превращать средство обороны в средство нападения;

— избегать не только смертоносной, но и свиноносной войны, говоря по-человечески — войны нервов;

— отличать божьих коровок от пауков, даже если на вид их отличить невозможно;

— не считать, что вараны глупее баранов, когда они утверждают, что век драконов давно прошел;

— не ограничиваться самообороной: по примеру пескаря и маленького рачка оборонять не только себя, но и своих товарищей;

— помня, что в мире не дремлют страхоулавливатели, никогда не поддаваться страху;

— ни к чему не привыкать. Привычка притупляет чувства, принижает и измельчает душу, превращает в насекомых богатырей. Даже к самому дорогому не следует привыкать; никогда не путайте привычку с привязанностью!

Дороги, которые мы выбираем, следует отличать от дорог, которые выбирают нас. Иногда мы только еще раздумываем, какую бы выбрать дорогу, а дорога уже нас выбрала, и влечет по себе, к своей собственной, а вовсе не к нашей цели.

Когда ложноскорпион, этакое мелкое, совершенно ничтожное существо из паукообразных, ухватывает крупный кусок, тут же выясняется вся ложность его положения: не ложноскорпион уносит кусок, а этот самый кусок уносит куда-нибудь ложноскорпиона. Надо учитывать свои возможности: ложноскорпион настолько мал, что для него даже муха — крупный кусок. Но приходится держаться за этот кусок: во-первых, жалко упустить кусок, а во-вторых, себя упустить с такой высоты — жалко. Так и уносит ложноскорпиона этот крупный кусок — от дома, от семьи, от приятелей и знакомых… Из всего, что ему было дорого, остается у него только крупный кусок.

Так всегда бывает, когда погонишься за крупным куском: унесет тебя этот кусок, назад не вернешься.

Птичка оляпка из отряда воробьиных вроде бы и оседлая птичка, а вот освоила все виды передвижения. Она может и походить, и полетать, и поплавать, и даже пойти ко дну, что для птицы — сплошное неприличие. Не каждая птица станет путешествовать по дну речки… Но, согласитесь, есть особая прелесть в том, чтобы путешествовать по дну речки и при этом не считать себя утонувшим, а считать себя путешествующим. Оляпка считает себя путешествующей…

Вот она идет по дну стремительной горной речки, идет не спеша — это речка мчится стремительно. Речка мчится мимо оляпки, и над оляпкой, и под оляпкой, речка мчится со всех сторон у оляпки, и оляпке кажется, что мчится оляпка, такое создается у нее впечатление. Можно обойти весь свет, а можно стоять на месте, чтобы весь свет обошел тебя…

А жизнь? Ведь и она проносится, когда мы стоим на месте. Она мчится стремительно, даже если мы прочно сидим на дне. Чем прочнее мы сидим на дне, тем стремительнее жизнь проносится мимо нас, хотя нам кажется, что мы живем, — такое создается у нас впечатление.

Перелетные птицы специально жиреют перед дальним полетом: чтобы иметь запас на дорогу, чтобы крыльям хватало сил. А домашние птицы — те жиреют просто так, без полета. Для чего они жиреют? Этого не знают домашние птицы. Они знают одно: жиреть вредно. Кто жиреет, тот долго не живет.

А как же птицы, которые жиреют перед дальним полетом? Почему для них не вредно жиреть?

Потому что для птицы не вредно жиреть. Для нее вредно жиреть без полета. Вредно жить без полета. Кто живет без полета, тот долго не живет.

Правда, полет тоже бывает разный. Иногда для полета не обязательно отрываться от земли. Почему болотная курочка редко отрывается от земли? Потому что у нее на земле хватает работы. Болотная курочка принадлежит к семейству пастушков, она всю жизнь пасет чужие стада (своего стада она не имеет). Вон там, на опушке, пасется стадо коров — возле леса, большого стада деревьев. А там, дальше, — поле, стада пшеницы, а еще дальше город, стадо домов… И все это нужно пасти, когда ж тут летать? Конечно, иной раз поднимешься, чтобы попасти стада облаков, облакам ведь тоже трудно без пастушка — того и гляди на землю прольются.

Вот кто по-настоящему живет без полета — это тараканы. Если б даже они умели летать, они вряд ли приняли бы такое решение. Тут очень многое зависит от решения. Вы заметили, что тараканы редко появляются в одиночку? А почему?

Потому что в одиночку приходится принимать решение. Куда сделать шаг налево или направо? Мир такой огромный, и столько в нем разных дорог, которые нужно выбирать таракану! Другое дело, когда он не один, тут уже дорога сама собой выбирается. Пойти направо? Как все! Пойти налево? Как все! Главное — делать то же, что все, и тогда совсем не трудно принять решение.

К сожалению, не все решения принимаются правильно, об этом свидетельствует статистика смертности тараканов. Но тут уж такое дело смерти не избежишь. Таракан знает: смерти не избежишь, но когда нужно что-то решать, важно не смерти избежать, а ответственности.

Молох, прекрасно представляющий не только семейство агам, но и, можно сказать, весь подотряд ящериц, имеет очень высокое понятие об ответственности, — причем не только за выбранную дорогу, а и за то, что ты с собой несешь.

Сидит молох у муравьиной тропки и слизывает с нее муравьев. Одного, второго, третьего… А почему четвертого нет? Потому что тот имеет при себе ношу. Потому что трудится муравей.

Сидит молох у муравьиной тропки, как надсмотрщик над работами, как распорядитель работ. Пятого пропустит, шестого пропустит, а седьмого стоп! Нечего болтаться без дела!

Сидит молох у муравьиной тропки, и кто не работает, того ест. Что ты несешь, муравей? Ничего? Ну