Недалеко от штабного поезда были огромные склады фуража. Адъютант хозяйственной части всем проходившим командам разрешал брать необходимое им количество фуража под простую расписку старшего команды. Новый начальник штаба вызвал к себе адъютанта, и приказал, чтобы фураж выдавался только по предъявлению составленных по всей форме требовательных ведомостей. Проходившие наспех команды, конечно, таких ведомостей предъявлять не могли, и весь фураж в конце концов достался красным.

Зазвучали в штабе и совершенно непривычные речи. В штабном поезде у станции 'Каял' офицеры встречали новый 1920-ый год. В полночь генерал Кутепов поздравил всех и вскоре ушел за ним разошлось и все высокое начальство. Младшие офицеры остались сидеть за столиками. Никакого оживления не было, у всех бродили невеселые думы.

Вдруг поднялся молодой капитан генерального штаба и начал речь.

- Господа, - сказал он, - мы встречаем новый год на берегу реки Каялы, где когда-то 'сила русская потопла', а потом по Руси разнесся плач княгини Ярославны. Не здесь мы мечтали встретить этот год... Так неожиданно, так быстро рушились наши надежды... Почему же произошла такая роковая катастрофа? - Надо иметь мужество глядеть правде в глаза. На ошибках учатся, и нам надо понять наши ошибки. Их много, но вот, по моему, главнейшие из них:

- Беспощадной красной диктатуре Ленина мы, белые, не противопоставили такой же сильной власти. Там рубили с плеча, а мы самые насущные социальные и политические вопросы всегда откладывали до будущего Учредительного Собрания, в которое уже никто не верил. Национальная Россия ждала своего диктатора, а получила Особое Совещание - эту окрошку из либералов с черносотенцами.

- Неудачна была и вся наша политика на местах. Наш лозунг - Единая, Великая, Неделимая Россия - был органически чужд тем окраинам, откуда началась наша борьба. Не прельстишь казачество звоном Московских колоколов. Казачество поднялось против неслыханного гнета, который шел как раз из Москвы. Но эта борьба казаков была только борьбой за свои казачьи вольности, за свои станицы, борьбой за землячество, а не отечество.

На самом деле, казачества, которым Добровольческая армия помогла сбросить большевиков, признавали ее не как носительницу государственного национального начала, а только как вооруженную организацию сначала Алексеевскую, а потом Деникинскую, которая умеет воевать.

Мы, добровольцы, не сумели стать цементом, который спаял бы эти окраины в одно целое, родственное нам по духу, и поэтому в Вооруженных силах Юга России между добровольцами и казаками не было ни духовной скрепы, ни одинакового понимания своих задач. В них не было единого духа...

- Неправильная оценка настроений казачества повлекла за собой и ошибочный стратегически план. Нам, подняв казаков, надо было немедленно идти на соединение с восставшими русскими силами, которые вел Колчак. Вместо этого мы, опираясь на свою неустойчивую базу, пошли на Москву, да к тому же фронтом в вид изогнутой дуги и безо всякого сосредоточения своей кавалерии против Конной армии Буденного. И отступать от Харькова нам надо было не на Ростов, а на Крым и Hoвороссийск, где мы могли бы опять таки опереться на русские силы. Мы наказаны за ошибочную политику и ошибочную стратегию. Но я уверен, что наше белое движение, уже давшее столько героев, выдвинет, наконец, вождя, рожденного быть диктатором, который и приведет нас к полной победе...

Когда капитан кончил свою речь, наступило тягостное молчание. Все поняли скрытый смысл его слов.

Вдруг чей то голос затянул: Смело мы в бой пойдем, - и сразу все подхватили:

За Русь Святую

И, как один, прольем

Кровь молодую...

Запели ту старую песню, с которой шли по степям в Кубанских походах за своими вождями Корниловым и Деникиным.

Таков был ответ добровольцев на речь капитана.

XVII.

Откатившись от Орла до Ростова, ряды добровольцев сильно поредели.

За все время своего тысячеверстного отхода добровольцам приходилось пробиваться через Конную армию Буденного, вбившуюся клином между Добровольческим корпусом и Донской армией. Добровольцы таяли от боев, от болезней. Началось в полках и дезертирство прежних красноармейцев. Они бежали в повстанческие отряды - к 'зеленым'. В одном полку несколько солдат оставили записку:

- У большевиков коммуна заела, а вам кадетам не навести порядка. Уходим к зеленым...

Так заблудившиеся русские люди метались из стороны в сторону, в конце концов пытаясь собственными силами найти свою дорогу.

Когда Добровольческий корпус остановился за Доном, он начитывал 1763 офицера, 4638 штыков и 1723 сабель, всего 8124 бойцов при 250 пулеметах и 63 орудиях.

Несмотря на свою малочисленность и непрестанное отступление в течение последних двух месяцев, дух Добровольческого корпуса не был подавлен. Полтора месяца красные стремились овладеть Батайском, расположенным на левом берегу Дона против Ростова, и не могли. Поднялся боевой дух и у донцов.

5-го и 6-го января добровольцы вместе с донцами отразили под Батайском армию Буденного, пытавшуюся лобовым ударом вторгнуться в Кубань.

Все последующие дни непрерывный атаки красной пехоты также не имели успеха, равно как и все ее попытки застать добровольцев врасплох ночными атаками.

15-го января противник на всем фронте перешел в решительное наступление четырнадцатью Охотными дивизиями с пятью бронепоездами и двумя конными корпусами Думенко и Буденного. Но приказу Красного командования это наступление должно было носить - 'стихийный и молниеносный характер с целью не оттеснить противника из занимаемых пунктов, а разбить его на голову.' Но донцы разбили конницу Думенко, а добровольцы отбили все атаки красной пехоты. Красные потеряли 25 орудий и тысячи пленных.

Большевики окрестили Батайск 'вторым Верденом'.

В начале февраля генерал Кутепов отдал приказ перейти в наступление самому Добровольческому корпусу. Господствующие высоты были у большевиков, стоял жестокий мороз при сильном ветре. Несмотря на это, добровольцы в ночь на 7-ое февраля форсировали Дон, разбили советские войска и взяли Ростов. Красные опять понесли огромные потери, одних пленных было взято у них около 6 тысяч. Но развивать этот успех добровольцам было уже не с кем. Буденный в это время предпринял глубокий обход, сломил сопротивляемость донцов и вышел в глубокий тыл Добровольческому корпусу. Добровольцы безо всякого давления на фронте, по приказу, покинули Ростов и стали отходить.

Войска могли удержаться на реке Кубани - естественном водном рубеже, но у казаков наступил полный паралич воли к сопротивлению, они не выполняли ни одной директивы Главного командования. Кубанское и Терское войско потеряло всякую связь со Ставкой и уходило через горы на Черноморское побережье. Донцы, не оказывая никакого сопротивления красным, неудержимо катились к Новороссийску.

Вперемежку с войсками шли тысячные толпы мирного населения. Спасался от большевиков и почти весь калмыцкий народ.

Ни управлять, ни распоряжаться всей этой людской массой было уже немыслимо, только Добровольческий корпус генерала Кутепова шел, как римский легион, среди полчищ варваров.

Арьергард прикрывал полковник Туркул. Конные массы противника окружали Дроздовцев. Полковник Туркул сворачивал свой полк в каррэ, и под звуки оркестра Дроздовцы бросались в контратаку и прорывали противника.

Неудержимая лавина казаков и беженцев затапливала весь тыл и все пути отхода Добровольческого корпуса. Катастрофа при эвакуации Новороссийска становилась очевидной. Транспортных судов было мало. Создавалась угроза самому бытию добровольцев.

28-го февраля генерал Кутепов, в полном согласии со строевыми начальниками, послал генералу Деникину телеграмму, в которой он указывал, что создавшаяся обстановка 'повелительно требует принятия немедленных и решительных мер для сохранения и спасения офицерских кадров Добровольческого корпуса и всех бойцов за идеи Добровольческой армии'. Далее, в этой телеграмме генерал Кутепов указывал, какие, по его мнению, следует принять меры.

Во всей форме такого обращения к своему Главнокомандующему генерал Деникин усмотрел недоверие к себе со стороны добровольцев, и в этот день бесповоротно решил оставить свой пост после эвакуации армии в Крым.